Все это было как-то неправильно. Несправедливо.
Она любила меня. На самом деле любила. И в отличии от Лауры, она не успела мне об этом рассказать. А я ничего толком не помнила.
Я даже не помню, что чувствовала к ней, создавшей меня жещине.
– А я – тебя, – посмотрела я ей в глаза, и вытащила это слово из самой глубины детской, испуганной души, – мама.
Она моргнула, и по полупрозрачной, как будто матовой щеке, пробежала маленькая капелька.
– Добро пожаловать домой, дочка, – и посмотрела куда-то за мою спину, вдруг заметно успокоившись, ее улыбка стала почти веселой, – И ты тут, Элла.
Я обернулась, и почти нос к носу столкнулась с Ведьмой.
Она тоже почти смеялась, смахивая с щек слезы.
– Я не могла не прийти.
Вдруг пропали совсем все звуки.
Мама исчезла, а метель, за мгновение, остановилась.
Я, Ведьма и Тами стояли напротив небольшой деревушки, а путь нам преграждали десяток человек.
Во главе этой странной банды стоял старичок и сверлил взглядом нашу сомнительную компанию.
– Ну же, – крикнула ведьма, все еще находясь в полном восторге, – Внучка первый раз приехала дедушку навестить, а он ее вместо пирогов снегом кормит.
Старик выронил из рук свою палку, и со всех ног поспешил нам навстречу.
Вскоре, мы с Ведьмой уже сидели в теплом помещении – домике из снега, посреди которого горел костер. Необычный, как и все вокруг. Кончики его огоньков отдавали синим и зеленым, напоминая огни северного сияния. В это овальном строении, вокруг костра, располагались подушки, на которых мы и сидели. Стены были увешаны расписными коврами и шкурами зверей, а также травами, которые терпко отдавали в воздухе.
Женщина грела руки, со странной полуулыбкой глядя на костер.
– Давно я тут не была.
Я совсем забыла спросить.
– А откуда ты знаешь Вилл, она ведь позвала тебя, как-то….
– Элла, – повторила за ней Ведьма, опуская руки и складывая их на коленях, – это раньше было мое имя. Я отказалась от него, от своей семьи, от большинства чувств и эмоций, чтобы получить силу и забыть боль, причинённую мне. Мы дружили с твоей матерью.
– Она была тебе почти сестрой.
Дверь, отделявшая нас от бесконечной снежной пустыни, отодвинулась, и в нее зашел старик. Теперь я могла лучше рассмотреть его. Длинная борода, свисающая почти до пояса, такие же седые брови и словно стеклянные, прозрачные глаза. В уголках век и краешках губ полосились глубокие морщинки, что говорило о его значительном возрасте.
Подобрав полы своего длинного мехового балахона, он сел напротив нас, внимательно изучая меня, глядя через огонь. От такого внимания мне стало чуть неловко, но если это и правда, мой дед… Я была бы очень рада. Пусть смотрит, сколько угодно.
