Пока брат с сестрой спорили, на чей телефон снимать, Макс принес палку для селфи. Фотографий сделали одиннадцать.
Пять – с Тимофеем.
На первой он ел блинчики со сметаной. На второй – с вареньем. На третьей – мыл посуду. На четвертой – нюхал герань. На пятой – глядел из окна на парк.
Еще шесть фоток были смешанными: Тимофей и Макс, Тимофей и Лиза, Лиза и Макс, вся троица у холодильника, все на диване, все в кабинете Иванова-старшего на фоне дипломов и кубков.
Между седьмой и восьмой фотографией по телеку сообщили, что Тимофей Галкин благополучно нашелся у друга. Потом ведущая предоставила слово маме Галкиных. Опустив головы, брат и сестра выслушали, как мамуся благодарит всех, кто принял близко к сердцу судьбу ее сына и извиняется за доставленное беспокойство.
Когда фотографии были скинуты мамусе и получили ее одобрение, Лиза сняла фартук, поправила на носу очки и уставилась на брата. Чувствовалось, что за темными стеклами ее глаза горят нетерпением.
– Да ладно тебе, Лизка. Обещал рассказать, значит, расскажу, – огрызнулся тот. – Вы только сядьте на что-нибудь покрепче.
Глава седьмая. Двадцать тысяч зубов ахатины
Местом для потрясающего сообщения выбрали гостиную.
Лиза и Макс устроились на диване. Лиза – с удобствами, вытянув ноги и обложившись со всех сторон подушками. Макс – вжавшись в угол и выгнув колени так, чтобы не коснуться ненароком гостьи. Пока они ерзали, Тимофей стоял перед ними, мрачно вглядываясь в безмятежную физиономию сестры.
Макс не понимал, в чем проблема. Он почти привык к тому, что Галкин то и дело задумывается, а потом выдает какую-нибудь безумную идею. В этом случае нужно было просто потерпеть минуту, пока Галкин дозревал. Но сейчас Тимофею, похоже, было не до новых идей. Его явно беспокоила Лиза.
Огромный старинный хронометр в деревянном корпусе, стоявший у стены со стороны Лизы, начал вызванивать середину часа. К удовольствию Макса, рыжая заноза при первом же громком «бим-бим-бом» взвилась со своего места, повалив подушки на пол. «Не дергайся, – насмешливо произнес он, – это всего-навсего большой будильник». Он взглянул на резные бронзовые стрелки. Десять тридцать. До возвращения родителей осталось одиннадцать с половиной часов. Вообще-то куча времени. Но он все равно заспешил.
– Ну, давай, – поторопил он Тимофея. – Время уходит.
– Подожди, – сказал Тимофей, по-прежнему сверля сестру взглядом. – Пусть Лизка сначала поклянется, что никому не проболтается.
