Предки наши считали не только тяжким грехом на Благовещение браться за какое-либо дело, но верили, что даже неразумная тварь чествует этот великий праздник. Как рассказывает «Словарь русских суеверий» (1782 года), «если птица проспит Благовещенскую утреню и завьет в этот день гнездо, то в наказание за это у нее отнимаются на несколько времени крылья, и она не может летать, а вместо того ходит по земле».
В древнем русском быту с праздника Благовещения отсчитывали начало года, который нередко назывался у наших предков «благовещенским». Это не просто фигура речи, а реальное положение дел. Ведь до 1492 года именно весной и отмечался Новый год. И лишь потом в соответствии с решением Великого князя московского, одобрившего постановление церковного собора, он стал праздноваться 1 сентября. Так он успешно существовал до петровских времен. Потом, как вы знаете, был 1919 год, когда возник странный артефакт – «Старый новый год».
По этой же логике благовещенье считалось также началом весны. Люди верили, что сам бог в этот день благословляет землю, открывает ее для посевов семян. Отсюда получил свое начало обычай накануне или на сам праздник освящать просфоры или семена: те и другие потом хранились крестьянами до первых весенних посевов как знак благословения божия для плодородия и благоденствия.
Но чтобы вызвать весну, надо было в домашнем быту как-то имитировать ее. А что лучше свидетельствует о смене времени года, как ни прилет птиц? Вот поэтому одним из главных средств заклинания весны было (так же, как и на 22 марта – день сорока мучеников) испечь «жаворонков» или «куликов». Это печенье делали разной формы – со сложенными или растопыренными крыльями, из пресного ржаного теста. Птичек этих дети нитками привязывали к шестам. Ветер раскачивал их, и они как будто летели в небеса.
Важный и очень символичный обычай на Благовещение – отпускать на волю птиц, чтобы они донесли до господа людскую благодарность. В 1823 году, исполняя эту традицию, граф Ираклий Иванович Морков (генерал-лейтенант, ветеран наполеоновской кампании) дал вольную своему крепостному – художнику Василию Тропинину. В тот год великому портретисту исполнилось 47 лет. Через два года он напишет очень личную для него картину «Мальчик, выпускающий из клетки щегленка».
А в 1827 году создаст один из лучших портретов А. С. Пушкина. Насколько же символично для Тропинина, да и для всех российских крепостных, звучала стихотворная фраза поэта:
