– Как давно это случилось, сэр?
– Около полутора лет тому назад.
– И как он себя вел с тех пор?
– Довольно хорошо. Это время он был занят более важной работой для меня, и благодаря знанию иностранных языков из него вышел прекрасный секретарь; а в бытность его при французском дворе, – самом опасном для молодого человека, – он вел себя очень хорошо. В нем нет расположения к разврату; но он должен быть занят, и когда серьезная работа не наполняет его жизнь, он непременно попадает в беду. Он довел себя до строгого, но вполне заслуженного выговора от принца Оранского за то, что делал гримасы знакомому молодому офицеру во время осмотра. Вся надежда на Бога, если только он останется со своим отцом, у которого понятия о невинной забаве не идут далее почесывания голов у своих свиней!
Что можно было сказать в ответ на это, кроме искренних пожеланий, чтобы послу удалось уговорить своего брата. М-рис Вудфорд думала, что будет лучше, если бы вместе с ним, для усиления его доводов, поехал и ее зять; но в конце концов было решено предоставить этот вопрос решению самой семьи, и д-р Вудфорд только написал майору Окшоту и самому молодому человеку.
Все ожидали с нетерпением результата, и через неделю, рано поутру, прежде ещё чем м-рис Вудфорд вышла из своей комнаты, у ворот дома остановились лошади сэра Перегрина и, как заметила Анна из своего окна, его сопровождала только прислуга.
– Да, – сказал он в сердцах доктору, – можно подумать, что в силу того, что брат мой постоянно питается саут-доунской бараниной, мозги его стали походить на те, которые заключаются в голове одного из его собственных баранов! Просто жалость берет смотреть на человека, готового погубить своего собственного сына и разбить свое сердце из-за строгого исполнения принципа!
– Неужто это так, сэр! Я ожидала, что на него произведет впечатление та перемена, которой вы добились в своем племяннике.
– Он вынес из этого только одно впечатление, что необходимо его скорее взять от меня. Гампширский ум не выносит заграничного воспитания. Старый кромвелианец убежден, что благовоспитанные светские манеры берут свое начало от самого Лукавого.
– Я понимаю, что здесь не могут понравиться придворные манеры Перегрина; я видела, как относился к нему наш добрый сосед, сэр Филипп Арчфильд; но хотя никакая сила не в состоянии сделать из него обстоятельного, провинциального юношу во вкусе его отца, все же он должен предпочесть светского молодого человека прежнему бесенку.
