– Разве Деви никогда не приходилось видеть шаловливого мальчишку во время молитв? – спросил доктор, оказавшийся ближе к ней, чем она думала. – Если так, то он счастливее меня.
Послышался смех из уважения к словам священника, но старуха не отступала от своего. – Приношу извинения вашему преподобию, но тут скрыто больше, чем мы знаем. Говорят, что от него нет никому покоя в Оквуде; иногда думают, что он сидит себе взаперти в своей комнате, а между тем, посмотрят: в кухне в колесо вертела засунута щепка, вместо сахару насыпан перец у стула подломлена ножка.
О, сэр, он совсем чудной, а то еще и похуже. Я сама слышала, как он «гоготал» на полянах у моря, так что мороз подирал по коже.
– Я скажу тебе, бабушка, что он такое, – обратился к ней серьезно доктор. – Это несчастный ребенок, у которого случился припадок в колыбели и которого, благодаря глупому суеверию, все окружающие довели до зла, сумасбродства и отчаяния. Он мой гость, и я не желаю, чтобы за моим столом говорили о нем худое.
Конечно, деревенские старухи замолчали после этого из боязни священника, но мнение их не изменилось; а Сойлас Гноэт, старый матрос на деревянной ноге, был настолько смел, что даже ответил: «Да, да, сэр, вы, духовные и господа, не верите ничему, но вы не видели того, что я видел своими собственными глазами…» – и после такого вступления началась длинная история о его столкновении с сиреной, перемешанная с летучим голландцем, битвою с маврами и т. д., обыкновенно потешавшая публику за воскресными обедами.
Когда м-рис Вудфорд поднялась наверх, ее встретил их слуга Николас, объявивший, что пусть она ищет кого другого ходить за этим порченым, а что он больше не подойдет к злобной твари, и он показал ей распухший палец, ужаленный осою, которую Перегрин незаметно посадил на край своей пустой тарелки.
Как могла, она успокоила гнев обиженного слуги и дала его лекарство; потом она вышла к своему пациенту, в глазах которого опять мелькала злобная усмешка. Не желая начинать разговор, она только спросила, понравился ли ему обед, и села с книгою в руках. На лице ее было серьезное, грустное выражение, и после краткого промежутка, во время которого мальчик сидел с беспокойным видом, откинувшись на подушки, он, наконец, воскликнул:
– Все это ни к чему; я ничего не могу сделать. Такая уж моя природа.
– В природе многих мальчиков – быть зловредными шалунами, – отвечала она, – но с Божьею помощью они могут исправиться.
