– Моя маленькая девица, вероятно, до сих пор не знала, каковы бывают мальчики.
– Нет, но Чарльз Арчфильд совсем не похож на других: он точно воспитывался в Лондоне. Он совсем джентльмен. Он никогда не обходится грубо с девочками, а, напротив, всегда вежлив и добр. Он набрал нам вчера орехов и расколол все мои, и я обещала сделать ему кошелек из двух скорлупок.
М-рис Вудфорд улыбнулась и на мгновение в ее материнском сердце пробудилось беспокойство, когда она увидела, что Анна при этом покраснела. Девочка, при всей своей сдержанности, сконфузилась; она знала, что если б узнали, что Чарльз называл ее своей маленькой невестой и что кошелек из ореховой скорлупы предназначался ему на память, то все станут смеяться над ней и еще не позволят сделать его; пожалуй, и дядя услышит об этом и поднимет ее насмех. Румянец, замеченный матерью на ее щеках, был, может быть, первым проявлением девической стыдливости и скромности.
Но все это скорее забавляло м-рис Вулфорд; дети, подражая взрослым, часто играли в свадьбы и, конечно, единственный сын баронета казался так же недосягаем для дочери морского капитана и племянницы пастора, как и принц королевской крови. Мастеру Арчфильду, вероятно, заранее, прежде чем он сам подумает об этом, отец найдет подходящую невесту, и вряд ли его родные вспомнят при этом, что капитан Вудфорд после сражения при Саутвольдском заливе, также получил бы дворянский титул, если б он не оставил службы, благодаря своей тяжелой ране. Недаром Анна по словам ее подруг, напускала на себя более важный вид, чем дочь баронета, м-рис Люси.
Седли, бедный родственник, сирота кавалера времен парламентских войн, помещенный на стипендию в Винчестерской коллегии в надежде устроить его потом в церкви, был для нее более подходящей партией; и леди Арчфильд, имевшая слабость по части устройства браков, уже высказывалась в этом смысле. Но отзывы школьных воспитателей мастера Седли, а также собственные наблюдения мистрис Вулфорд далеко не располагали ее к этому дюжему, красивому на вид мальчику, нахальный и жестокий нрав которого не обещал много хорошего ни для его будущей жены, ни для его прихожан.
Неизвестно, вследствие ли угроз этого мальчика или особых предосторожностей, предпринятых жителями соборной ограды, но только Перегрин теперь стал реже обнаруживать здесь свою деятельность и перенес ее на окраины города. У южной его окраины, близ меловых холмов, идущих по берегу моря, росли пять великолепных тисовых деревьев; и здесь, посреди их темной густой листвы и толстых раскидистых ветвей, как-то раз скрывался Перегрин с удочкою в руках, вылавливая что попадалось на крючок у прохожих, проходивших, ничего не подозревая, по дороге, находившейся под деревьями.
