Покачал головой: эх, скорее бы выдался случай отличиться – сокрушить заморского сарацина или уничтожить злокозненного колдуна, а лучше всего сразить дракона. Вот подвиг, достойный настоящего рыцаря!
Но ничего подобного не подворачивалось. За много дней поисков он лишь встретил противника, такого же бродячего рыцаря, но тот категорически отказался скрестить копья и совершенно не реагировал на оскорбления, брезгливо посмеиваясь.
Сэр Уоллес устыдился, попросил прощения, а тот, выпросив последние ломтики ветчины, мигом уплёл их и нахально заявил, что не наелся, а потому не прощает. Поняв, что больше ничего не получит, уехал с недовольной миной на лице, даже не поблагодарив за угощение.
Эх, быстрее бы подвернулось какое-нибудь чудовище, он бы ему показал! Особенно почётна победа, конечно же, над драконом. Есть же счастливчики, которым они попадались. Например, сэр Грифитсон. Тут сэр Уоллес с завистью вспомнил о том, как на последнем пиру барон повествовал о своём подвиге.
…Чудовище наводила жуткий страх на окрестные селения. Ненасытный зверь требовал себе ежедневно стадо овец, десяток коров, двести гусей и уток, а также восемнадцать самых красивых девушек и юношей. («Странно, почему самых красивых? Неужели некрасивые менее вкусны?..»)
Когда барон Грифитсон в своих ратных скитаниях добрался до тех мест, то жители бросились к его ногам с мольбами сразить ненавистного дракона. Понятно, как истинный рыцарь, он не смог не проникнуться их бедами и в ту же минуту устремился на поиски чудовища, которого отыскал на третий день. Укрепив молитвой своё тело, вступил в бой и трое суток смело сражался с ним: дракон извергал из пасти жаркое пламя и смрадный дым, вырывал с корнем столетние дубы и бросал в Грифитсона. Но барон искусно отражал все удары и постепенно срубал одну голову за другой. Наконец, по земле покатилась последняя и хлынула чёрная, дымящаяся кровь.
– Три дня я простоял по горло в ней, – задумчиво вспоминал то счастливое время Грифитсон, – потом она всё же спала и я вошёл в чертоги чудовища. Подвалы его оказались заполненными тысячами несчастных пленников, а в конце подземелья я нашёл семь комнат. В первой – от пола и до самого потолка – лежали свёртки дорогих золотом тканых материй, вес которых почти не ощущался, настолько они были легки. Во второй комнате лежала слоновая кость и рога единорогов, а в следующей – серебро, в четвёртой – золото. В пятую же я едва втиснулся, Настолько её заполняли драгоценные камни: сапфиры, смарагды, топазы, жемчуг, изумруды, опалы, гранаты, бирюза, яшма, нефрит… В шестом помещении лежали отборные алмазы, самый маленький из коих был с голубиное яйцо. Седьмая комната оказалась меньше остальных, там я увидел резной столик из чёрного и сандалового дерева, обитого золотыми гвоздиками, шляпку каждого из них украшали рубины цвета крови. На столике находился ларец, а в нём лежал бриллиант невиданных размеров – больше лошадиной головы! Он излучал столь яркий свет, что слепил глаза феерической игрой переливающихся граней.
