– Уехал? – лишь спросила дочь купеческая.
– Уехал уже, Святославушка, уехал. Тебя все надеялся увидеть, да не стал уже ждать, и так припозднился.
– Он простит меня, поймет, почему не вышла. Не хотела снова разрыдаться. Тогда точно славное прощание получилось бы, – горько причитала Святослава.
– А хоть бы и так, девица. Да только что отца не проводила, нехорошо это. Мало ли что может с ним случиться в плавании дальнем.
– Уйди! – крикнула няньке девица. – Прочь уйди со словами своими змеиными!
Нянька обомлела и тут же за дверь шмыгнула. Знала, что Святослава на расправу быстрая, а теперь еще и главная в доме осталась, гляди и выкинет на улицу няньку свою приживалку.
Святослава же, как дверь закрылась, на подушки упала, опять рыдать принялась. А ведь нянька-то права. А вдруг с ее батюшкой что приключится, а она даже не благословила его на путь дальний. И еще горше на душе стало у девицы. Любила она отца своего больше всех на всем белом свете! Души в нем не чаяла. Батюшка сколько пытался на замужество ее уговорить, а она все отказывалась, не хотела отца оставлять. Все говорила, что старой девой при нем останется, лишь бы дом родимый не покидать. А отец только и смеялся, что, мол, такую красоту старой девой оставлять негоже. А однажды вовсе пригрозил, что коли до семнадцати годков жениха себе не найдет, сам ее выдаст замуж, пусть и силой.
А теперь Святослава на полгода одна останется, а то и больше. Хоть батюшка и обещался до зимы возвернуться, да мало ли… Может, и вправду нянька не зря упрекала?
Святослава всхлипнула. Почувствовала, что неправа была, что как дочь старшая должна была в руки себя взять и отца проводить. Да не вернешь уже того, что не сделано, время ушло. Отплывет батюшка ее на зорьке ранней в земли дальние.
– На зорьке ранней, – промолвила про себя тихо девица. И упала на подушки. Свечу гасить не стала, знала, что не заснет до зори, о батюшке думать будет да богов молить, чтобы ветер попутный в паруса послали и домой быстрее возвернули.
***
На Киев, град первопрестольный, опустилась ночь. Звезды сияли во тьме, освещая улицы пустынные. Спал люд, спали бояре, спал князь и дружина его, кроме одного…
Крался он по улицам темным, да так, чтобы ни собака его не почуяла, ни птица ночная не выдала.
Ярослав уже пробрался в Копченый переулок, теперь осталось терем нужный высмотреть. А темнота – хоть глаз выколи. Но зоркий взгляд приметил с краю переулка, как тусклый огонек горит. Простой бы взор его не заметил, но только не соколика новгородского.
