Когда они достигли личных апартаментов, подали вино, игристый «Эльблинг», который отцу регулярно доставляли вверх по реке с виноградников на Мозеле. Дядя Отто и тетя Элизабет с готовностью приняли кубки. Благо вечер еще не наступил: правила при дворе были строгие, и все вино, даже герцогское, гофмейстер, очень серьезно относившийся к своим обязанностям, запирал на ключ в девять часов.
Потягивая напитки из кубков тончайшего венецианского стекла, взрослые вели беседу, сперва довольно скованно, потом постепенно расслабляясь, а дети молча слушали. Анна ни на миг не забывала, что рядом с ней сидит Отто.
— У вашего отца чудесный дворец, — сказал он.
— Надеюсь, вам удастся познакомиться с ним получше. — Она почувствовала жалость к своему кузену, поскольку у Отто не было никакой надежды унаследовать приличный дом, хотя не его вина, что он родился бастардом. — Но я уверена, вам живется хорошо в Геннепе.
— Не так, как вам здесь, Анна, — ответил он и снова одарил ее обворожительной улыбкой, а она затрепетала, услышав из его уст свое имя. — Но мне повезло. Мой отец и мачеха относятся ко мне как к своему законному сыну. Ведь других детей у них нет, понимаете?
— А друзья у вас есть?
— Да, к тому же я учусь, и у меня очень добродушный наставник. Ведь мне придется самому прокладывать себе путь в жизни, может быть, на службе Церкви.
— О нет! — воскликнула Анна, не успев удержаться. — То есть вы могли бы иметь более счастливую жизнь, занимаясь чем-нибудь другим.
— Вы думаете об удовольствиях, которых я буду лишен, — усмехнулся Отто, и Анна зарделась. — Поверьте, я тоже о них думаю. Но у меня нет наследства, Анна. После смерти отца все перейдет моему кузену. Что еще мне остается?
— Мой отец найдет вам место здесь или доктор Олислегер, его главный советник. Я уверена!
— Как вы добры, Анна, — пробормотал Отто. Глаза их встретились, и она прочла в его взгляде ответ на все свои надежды. — Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем возможность остаться при дворе Клеве. Тогда я смог бы чаще видеть вас.
От его слов у Анны перехватило дыхание.
— Значит, я попрошу за вас, — пообещала она и заметила, что ее мать наблюдает за ними, слегка хмурясь.
Отец переключился на свою любимую тему, и герцогиня не сомневалась: скоро прозвучит имя Эразма. Великий ученый-гуманист был кумиром отца; герцог восхищался им, как никем другим, и советовался с ним по религиозным вопросам.
— Эразм говорит, Церковь — это не папа, епископы и клир, — произнес герцог Иоганн. — Это весь христианский люд.
