Вообще село Холмы считалось зажиточным. Смерды в основном были свободными и, кроме семей двух холопов, исправно платили полюдье.
Когда Прозора заглянула в глаза Неумехи и увидела там лишь пустое бессмысленное выражение, она побоялась, что той уже ничем не поможешь. Но решила попробовать.
– И долго ты собираешься так жить? – строго спросила она сидящую на земле женщину.
Та растерянно вскочила.
–Дак… это… муж работать не хочет!
– А ты что делаешь?
– Дак… это… дети же!
– Слушай меня внимательно. Я тебе помогу. Ты получишь еду, одежду, дом, а через три дня я тебя навещу и посмотрю: если дети будут голодные, неумытые, если у тебя в доме будет грязно, тебя высекут плетьми перед всеми сельчанами. Если ты опять не исправишься, я отправлю тебя в монастырь, а детей отдам в другие семьи – кто возьмёт. Мужу твоему я подберу другую женщину. Посноровистей. Поняла?
– Дак я же… не умею! – вдруг вымолвила непослушными губами Неумеха и разрыдалась.
– Но ты и не хочешь учиться! Зачем тогда замуж шла? Или сразу в монастырь пойдёшь?
– Не хочу в монастырь!
– Тогда учись. Другого выхода у тебя нет. Для начала пришлю тебе свою челядинку – она тебя поучит. Или с людьми по-людски живи, или в келье отдельно от людей век доживай!
Неумёха моргнула внезапно ожившими глазами. Кажется, она поверила, что Прозора не шутит. Ей и самой, наверное, надоело существовать будто в кошмарном сне, от которого некому было её пробудить…
Дома муж Прозоры строгал для жены новое веретено. Госпожа не чуралась работы, в которой сама была искусница. Ее волновало другое.
– Что ты скрываешь от меня, мил друг? – попеняла она мужу.
– Скрываю, – согласился он, – потому что говорить рано. Я ещё не всё продумал. Решил лишь к напасти, которую ты напророчила, загодя приготовиться…
– Боишься, я сглазить могу?
– Что ты, женушка, и в мыслях не держал!
– Немедля признавайся! – нарочито строго прикрикнула на него Прозора. – А то дождешься, нашлю на тебя порчу…
– А что со мной тогда случится?
– А то, что в опочивальне рядом со мной бревном лежать станешь, – лукаво ответила Прозора.
– Неужто ты и себя не пожалеешь?
– Охальник! – покачала головой женщина. – Ничем-то тебя не испугаешь.
И добавила уже без улыбки:
– Ты привык жить один. Как и я сама. Но теперь ты решил жить вместе со мной. Как прежде. А прежде мы друг от друга ничего не скрывали. Я не хочу к другому привыкать. Знаешь ведь, и от женщины может быть польза.
Он помедлил и со вздохом потер мочку уха. Так и не избавился от былой привычки в минуту размышлений за ухо хвататься.
