Исповедь солдата | страница 48

И контрольный выстрел произошёл в тот момент, когда он приказал достать всё из карманов: мои фотографии с Наташкой расставили все точки над «i». Число, месяц и фон на фотографиях выдали меня по полной программе. Жаль, что я не учел этого момента, хоть и готовился к непростому разговору. С невыносимым трехэтажным матом и с приказом «десять суток гауптвахты» я вылетел из кабинета для мытья взлетной полосы. Вот так, с нехорошей стороны, меня узнало молодое поколение. Мыло и «цинки» в зубы – и я погнал вылизывать пол, думая, что всё началось заново. Командир при всей роте объявил меня дезертиром, до конца забив мою репутацию в жопу. Переодетый в старую убогую форму и затоптанные сапоги, я на следующее утро отправился с конвоем на «губу». Ночью, перед отправлением, я попросил одного молодого каптёрщика сохранить мои берцы: мол, выйду через 10 суток, тогда отдашь. Он без проблем согласился, и я успокоился. Я был похож на пленного солдата. Вражеское отношение офицеров и неодобрительные взгляды молодых бойцов привели меня к мысли о том, что служить в роте специального назначения я больше не смогу.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Гауптвахта оказалась гарнизонной, но довольно маленькой. Единственное, что отличало её от тюрьмы, – это общий туалет в коридоре. Тёмно-зеленые стены и тусклое освещение напрягали меня, а потом пустая камера и вовсе ввела меня в осадок. Она была трёхместной. Все лежаки пристегнуты к стене, из-за чего сидеть пришлось на железной подставке, на которую ложатся нары. Первые вечерние часы тянулись очень медленно. Какой распорядок, когда и чем кормят, я не знал. Времени для размышлений было предостаточно. На ужин мне принесли миску каши и кружку чая, что, честно говоря, после мамкиных харчей и в рот не лезло. Сидеть одному в камере на подставочке было явно некомфортно, да и скучно. Полежать бы я не отказался. Перед отбоем прошла вечерняя проверка. Зашёл офицер и два бойца. Обыскав меня, они отстегнули от стенки кровать и ушли. Я с большим удовольствием растянулся и расслабился, но ненадолго, так как нары жесткие, без матраца и подушки. Когда лопатки втыкаются в доски, спать совсем неудобно, хотя под разговоры охраны я провалился в сон. Сон был прерывистым: я-то просыпался, то вновь проваливался, перекатываясь с одного костлявого бока на другой. Мое второе после отпуска утро в «тюрьме» (по-другому это не назовешь) превратили меня в неподъемного престарелого заключенного. Я не мог понять, почему молодой парень, физически развитый, за короткое время превращался в «овощ». Я отлежал себе всё, что можно. Ни шея, ни руки с ногами меня не слушались. После домашней койки спать на жестких нарах было нереально. «Хоть тряпку какую-нибудь под голову бы дали», – подумал я. Правда, небольшая утренняя гимнастика всё же привела моё тело в прежнее бодрое состояние.