Исповедь солдата | страница 35

Мне пришлось вынести весь мусор, по ступеням, полностью очистив залы. И плюс, как всегда, я был грушей для ударов. Это происходило примерно 5 дней, после чего, не выдержав, я посмотрел на деда со злостью и передернул затвор. А в голове каша: «Что будет, если я его замочу?» В глазах деда я увидел небольшое замешательство и страх. Не знаю, смог бы я или нет, но думаю, что нет, я же его узнал как человека. Как бы мне ни было плохо, я понимал, что мы боремся с врагами, да и меня при этом дрочат, наверное, за дело. Он, не спеша, спокойно подошёл ко мне, разоружил и сильным ударом сбил меня с ног. Я упал, корчась от боли, он молча ушёл. На этом всё закончилось, больше дед меня и пальцем не трогал – может быть, испугался, не знаю. Было единственное небольшое происшествие на этом блокпосту: один из дедов – то ли случайно, то ли специально – выстрелил из гранатомета, отдача и пламя от которого повредили ему правую ногу.

Постепенно я привыкал. То ли деды стали мягче перед дембелем, то ли положение ухудшалось, и всё это под прицелом противника, при любом движении в полусогнутом состоянии. Я забывал про сон, про еду. Задачи ставились так, что невыполнение их каралось дезертирством, а это автоматически означало гибель всей роты и полка. Время шло. Дедам через месяц ехать в часть, в Москву, а потом домой. Был июнь 1995 года. С одной высоты нас кинули на позиции, недалеко от окраины села Шарой. Ближайшая высота полностью оборонялась боевиками. Зарылись по шею, а это всё БТРы, танки, большие солдатские палатки по крышу в земле, и постоянный ночной обстрел подступов к высоте из подствольных гранатометов. В один из дней, после града танковых обстрелов, мы пошли напролом. Нас предупреждали, что их окопы похожи на лабиринты, которые одним обстрелом полностью не уничтожить.

В то время я был помощником гранатомётчика. Это очень важная единица, так как от гранатомётчика зависело быстрое и точное попадание по обороняющимся целям. Смутно вспоминаю, что бежали. Наша рота распределилась по всему флангу, а на высоте вели огонь оставшиеся в живых боевики. Мы короткими перебежками, в полусогнутом состоянии, бежали вверх. У холмика или ямки занимали позиции и вели огонь по огневым точкам

противника, а затем по очереди, прикрывая друг друга, поднимались и продвигались вверх. Дед, у которого я был оруженосцем, постоянно присаживался, заряжал оружие и стрелял по боевикам из гранатомёта. В это время я прикрывал его огнем из автомата, а потом бежал 20-30 метров назад к двигавшейся за нами БМП за снарядами, приносил 5-7 снарядов, передавал и снова поддерживал сослуживца огнём. БМП поддерживал нас крупнокалиберным огнём. Этот второй бой был уже наступающим. Мне казалось, что мы сами бежим в пекло дьяволу. В очередной раз, когда я подбежал к нашему БТР, раздался сильный хлопок. По инерции я упал на землю, закрыв голову руками и почувствовав сильную боль и свист в ушах. Я ничего не слышал и, только подняв голову, понял, что наш БТР подбит и горит.