– Все, деточка. Окончена игра. Слишком уж часто ты в нее играла.
Он выпрямляется и повелительно щелкает пальцами в направлении стула, где прежде сидел. Столь же мгновенно, как и раньше, там появляются вешалка с легким летним костюмом, сорочка, галстук, носки, трусы и – под стулом – пара башмаков. Он поднимается с кровати.
– Теперь я буду одеваться. А ты будешь слушать. – Он надевает сорочку и, застегивая пуговицы, поворачивается к Эрато. – Не думай, пожалуйста, что я не понимаю, что за всем этим кроется. Просто ты делаешь все мне назло. Тебе невыносимо видеть, как у меня рождаются собственные замечательные идеи. А твоей невыносимо слабой героине, так неубедительно подделывающейся под высокоученую молодую женщину, ни на миг не удалось скрыть твое поразительное незнание сегодняшних интересов литературы. Держу пари, тебе и в голову не пришло, что должны на самом деле означать эти обитые стеганой тканью стены. – Он молча смотрит на нее, не закончив застегивать сорочку. Она качает головой. – Я так и знал. Серые стены – серые клетки. Серое вещество? – Он крутит пальцем у виска. – Ну как? Доходит?
– Все это… происходит в твоем мозгу?
– Умница.
Она оглядывает стены, устремляет глаза на купол потолка, потом снова на него.
– Мне и в голову не приходило.
– Ну вот, начинаем понемножку двигаться в нужном направлении. – Он наклоняется – натягивает трусы. – Ну а амнезия?
– Я… я думала, это просто такой способ…
– Способ чего?
– Ну чтобы был повод написать кое-что о…
– И при всем при этом мы воображаем себя специалисткой в области английского языка и литературы! Господи! – Он снимает с вешалки брюки. – Ты еще скажи мне, что никогда и слыхом не слыхивала о Тодорове{60}?
– О ком?
– Так-таки и не слыхала?
– Боюсь, что нет, Майлз. Мне очень жаль.
Он поворачивается к ней, держа брюки в руках.
– Как же можно обсуждать с тобой теоретические проблемы, когда ты даже базовых текстов в глаза не видела?
– Так объясни мне.
Он надевает брюки.
– Ну-с… Если говорить попросту, для неспециалиста, весь утонченный символизм образа амнезии исходит из ее двусмысленной природы, ее гипостатической и эпифанической фасций, из диегетического процесса. Особенно когда мы говорим об анагнорисисе{61}. – Он принимается заправлять сорочку в брюки. – Отсюда – доктор Дельфи.
– Доктор Дельфи?
– Естественно.
– «Естественно» – что, Майлз?
– Тщетно пытаться справиться с амнезией моментально.
– А мне казалось, она пыталась справиться с ней сексуально.
