– Очень сдержанная, утонченная, высокоморальная девица?
– Если только вы не считаете, что это слишком тщеславно с моей стороны. Слишком не похоже.
– Что ты, что ты. Вовсе нет.
Она скромно опускает взгляд:
– Благодарю вас.
– Ну а я?
Она постукивает сигаретой об оникс пепельницы.
– Ну что ж. Вас я, пожалуй, вижу в роли преуспевающего бизнесмена с неявно выраженными художественными интересами. Имеющего весьма слабое представление о том, что такое – я, каково мое окружение, да и вообще о мире за стенами его кабинета. Делающего деньги. Полагаю, я могла бы сказать, что я его смущаю, даже пугаю превосходством своего интеллектуального опыта, гораздо более интеллектуальной среды, в которой работаю. Понимаете? – Она на миг замолкает, потом поспешно добавляет: – Исключительно для того, чтобы создать реалистический контраст всему вот этому. Само собой разумеется.
– Понятно.
Она с минуту рассматривает его сквозь голубоватые стекла очков, потом поднимает руку и приглаживает спутавшиеся волосы, снова тщательно и как бы незаметно подтыкает халат.
– Майлз, я хотела бы сказать вам кое-что – теперь, когда мы стали более открыты друг другу. Я чувствую, что была некстати эмоциональна и прямолинейна несколько минут назад. Я вполне способна сочувствовать вашим проблемам. Особенно потому, что – как я понимаю – я сама составляю одну из них. Я сознаю, какое всепоглощающее значение господствующая капиталистическая гегемония придает сексуальности. И как трудно всего этого избежать. – Она слегка подтягивает колени и теперь сидит чуть боком, подогнув ноги, укрытая пурпурным халатом. Бросает на собеседника открытый, может быть немного совиный, взгляд через очки. – Я хочу сказать, ты, разумеется, можешь все это сделать, как ты находишь нужным. Если чувствуешь, что тебе не под силу то, что предлагаю я. Это вполне возможно.
– Но мне хотелось бы попробовать.
– Серьезно, я ведь вовсе не настаиваю.
– Мне кажется, вы исключительно великодушны ко мне. Ведь я так безобразно все напутал.
– Я же понимаю – нужно не только брать, но и давать.
– Ну да. Только я до сих пор брал, ничего не давая.
Она пожимает плечами:
– Поскольку в техническом смысле я просто не существую…
– Но вы существуете! Вы только что продемонстрировали наличие у вас собственной воли.
Она строит чуть презрительную тоие[11], как бы осуждая себя:
– Ну что ты, какая воля? Шепоток инстинкта.
Минуты две в палате царит тишина. И снова она разглаживает махровый пурпур:
