В ночь на 29-е июня, вместо щедро пускаемых фашистами осветительных ракет, появились прожектора. Уж не знаю где их взяли немцы, но форт стали освещать именно они. Артиллерийский обстрел не прекращался ни на минуту. Наступило утро последнего дня обороны…
Гаврилов не находил себе места, нервно меряя шагами каземат. Даже спокойный Касаткин не выдержал:
– Ну что ты мечешься, командир? Форт держится, причин для беспокойства нет…
– Чувствую я, Константин Фёдорович, что немцы что-то задумали… Слышишь? – и артобстрел прекратился.
Действительно, стало слишком тихо. Касаткин недоумённо пожал плечами:
– Может, сдаться опять предложат?
– Не думаю, капитан, не думаю…
Тревожную обстановку прервал зуммер телефона.
– Гаврилов! – схватив вперёд меня трубку, представился майор.
Выслушав говорившего, он медленно опустил её на аппарат:
– Коломиец звонил. Его наблюдатели слышат гул самолётов. Похоже, бомбить нас идут…
Мы прислушались. Ничего.
– Может, мимо летят? – предположил начальник штаба, – С чего ты взял…
Чудовищной силы взрыв качнул каземат, не дав договорить капитану. За ним – ещё один, и ещё. Мы упали на пол, закрывая головы руками. Я насчитал шесть попаданий. Сомнений не было, – немцы начали бомбить Восточный форт. Вал устоял, но ощущения внутри казематов были не из приятных. Вновь раздались звонки телефонов: сначала одного, затем второго. Командиры рот докладывали, что потерь не имеют и запрашивали дальнейших указаний. Готовиться отражать очередную атаку, – так звучал приказ Гаврилова.
На этот раз, обходить позиции отправились все вместе. Бойцы, пережившие первую в их жизни бомбёжку, в основной массе своей находились в прострации. Подбадривая их, мы двигались в сторону роты Коломийца. Напротив лазарета, в коридоре, сидела Абакумова, зажав уши руками. Между пальцев у неё текла кровь. Касаткин бросился к военфельдшеру, спрашивая, не ранена ли она? Помотав головой, та что-то тихо ему ответила. Контузия. Оставив начальника штаба, мы с Гавриловым бросились дальше. У Коломийца всё было под контролем: он расставлял бойцов у амбразур. Убедившись, что правый фланг обороны вполне дееспособен, быстрым шагом отправились через потерну к Домиенко. Бежать нельзя, ибо вид бегущего командира вызывает в рядах бойцов панику. Добравшись до казематов внутреннего вала, увидели лейтенанта, руководящего обороной вверенного ему участка. Здесь тоже всё в порядке.
Осталась рота Зульфугарова. Ей досталось больше всего: завалило один из казематов, в нескольких треснул и частично осыпался потолок. Пыль, крики, мат… Несколько бойцов, обдирая в кровь руки, лихорадочно разбирали нагромождения кирпичей, пытаясь вытащить из-под них своих товарищей. Как оказалось, четыре из шести авиабомб разорвались именно над этим участком обороны. Множество раненых, убитых. Все, включая Зульфугарова, получили контузии. Сам лейтенант лежал сейчас без сознания, командование в свои руки взял старшина Павленко. Среди хаоса и неразберихи, раздавался его зычный голос, отдававший распоряжения о выносе раненых и требовавший красноармейцев вернуться к амбразурам. Увидев Гаврилова, старшина доложил, что рота понесла потери, количество пока не уточнено. Тем не менее, боеспособность не потеряна и личный состав готов к отражению атаки гитлеровцев. Майор выслушал рапорт Павленко и приказал принимать тому руководство ротой.
