Подвал. В нос бьёт резкий запах крови, лекарств и ещё чего-то неприятного. Из-за спёртого воздуха, перехватывает дыхание, я кашляю. Центральный отсек освещён факелами, сделанными из найденных советских транспарантов и флагов. По-прежнему стоят скамейки, но на них никто не садится: камрады на ногах, в готовности принять бой. Мне машет рукой Викинг и я подбегаю к нему. Только сейчас замечаю парней из отделения Шойнемана. А вот и он сам, кстати: сидит на полу, скрипя зубами от боли. Клинсманн бинтует ему голову.
– Что с ним? – спрашиваю у Викинга.
– Камень в лицо попал, – нос всмятку, – с сочувствием смотрит на Шойнемана Йенс.
– Остальные все живы?
– Хуммельса и Букхайма нет, – заслышав мой вопрос, к нам подходит Хефнер, парень из первого отделения, – Они на чердаке сидели…
В подвал вваливаются радисты и Хольц. У лестницы наверху остались в дозоре Вилли со Студентом. Лейтенант выглядит довольным. Стряхивая с мундира пыль, он во всеуслышание заявляет, что наша артиллерия открыла заградительный огонь и русским сейчас здорово достаётся. Велев поставить рацию в угол, Хольц занимает рядом с ней место и вызывает к себе оставшихся младших командиров. К нему подходят Шойнеманн, какой-то унтер-офицер из сапёров и Викинг. О чём они там совещаются – мне сейчас до фонаря. Нервное напряжение потихоньку отпускает, сменяясь безразличием и апатией.
Возвращается Йенс. С перебежавшими людьми Шойнеманна, нас теперь тридцать два бойца и два пулемёта: мой и Викинга. Это значит, что держать под прицелом лестницу будем по очереди. Мне официально назначают вторым номером Отто. Викинг, – в паре с Кройцером из первого отделения. Шойнеманн выбывает из игры, – у него сотрясение и он даже не может стоять на ногах. Задача, – дотянуть до утра, нас должны вытащить. Перспективы не самые радужные. Что происходит наверху, – толком неизвестно. Хорошая новость: русских в церкви нет. Пока. Воды тоже нет. С боеприпасами напряжённо, но отбиться хватит. Рассказываю о плане Отто проверить трупы. Викинг кивает и обещает переговорить с лейтенантом. Настроение у большинства солдат подавленное. Нет, совсем не таким им виделся победоносный поход на Восток.
На крепость спустились сумерки. У нас, на Центральном острове, – темнота хоть глаз коли, зато по периметру кольцевых казарм, из-за постоянно запускаемых ракет, светло как днём. Периодически вспыхивает стрельба, но уже не такая отчаянная, как днём. Мы с Рюдигером лежим в церкви, у входа, направив ствол пулемёта в сгущающуюся во дворе темноту. За нашими спинами, в зале, ещё трое дозорных у окон. Увидеть кого-либо в такой темноте навряд ли получится, – поэтому вся надежда на слух. Поскольку мне в детстве медведь не то что на ухо наступил, – он там сплясал, да ещё и вприсядку, – то уповаю только на Рюдигера. Слух у него отменный. Вот и сейчас он что-то уловил:
