«Кто нашел труп?» – вдруг спросил Горенштейн.
-Да рабочий с его цеха – не отрываясь от протокола пробормотал Скрябин – зашел за другом.
-А где он?
-На улице стоит, курит.
-Черт возьми, а какого черта ты его не зовешь?
-Так жду вашего приказания, товарищ капитан.
-Едрить твою репу… Зови его скорей и протокол готовь.
Скрябин быстро вышел к лестнице и позвал в дом свидетеля. Выглядел он как обычный работяга: старенькая зеленоватая телогрейка, изодранные военные галифе, измазанные в грязи боты «прощай толстый живот» и кубанка с завязанными на подбородке ушами. Лицо его было красным от холода и мокрым от мороси, с кучей складок, а глаза были какими-то преждевременно старыми, будто бы выветренными и запыленными.
Свидетель мрачно посмотрел на труп, но отреагировал довольно спокойно – видимо на фронте их повидал он много.
Шапку снял, ворот грязной рубахи под телогрейкой расстегнул и оглядел собравшихся. Безразличный Кирвес в длинном пальто, задумчивый Горенштейн в синей милицейской шинели, спокойный Юлов в плаще, и заспанный Скрябин в шинели нижних чинов.
«Здравствуйте» – тихо пробормотал свидетель.
Горенштейн кивнул и отчеканил: «Мы хотим задать вам пару вопросов, которые могут помочь поймать нам убийцу».
-Задавайте, я готов, что уж.
Скрябин сменил бланк, наслюнявил химический карандаш, кивнул и Горенштейн продолжил: «Во сколько вы нашли убитого?».
-Да как на работу шел. Ну, это часов шесть утра выходит.
-Убитого звали Леонид Олегов?
-Он самый.
-У него семья там, родственники есть?
-Женушка была, да разбежались они еще году этак в 46-м. Он мне даже кольцо свое показывал, которое он когда женился на ней надевал. А сейчас одна матушка осталась, в Казахстане где-то живет.
-Вы с ним вместе работали?
-Да, на стрелочном, во втором цеху.
-Давно знакомы?
-С 47-го годка значится, как я приехал сюда.
-Часто у него дома бывали?
-Да почти каждую субботу после работы заходил. Все равно жене там детей надо уложить, я и приходил попозже, чтоб не мешать ей.
-Оглядите комнату: тут ничего не пропало?
Уставшие глаза, полные мрака, принялись аккуратно двигаться вдоль комнаты. Сначала свидетель заметил, что нет шкатулки, но сразу же увидел ее на столе. Потом задержал свой взгляд на окровавленной спине его товарища – в этот миг в глазах свидетеля и поселилась та боль, которая была страшно знакома Горенштейну: примерно так он выглядел, когда стоял около Змиевской балки, где среди 27 тысяч тел невинно убитых гражданских, лежала и его семья.
