Они никогда не сидят бездельниками, не шатаются в праздном любопытстве. Когда они не на походе, чтобы не есть даром хлеб, они чинят оружие и платье и вообще делают то, что повелевают им воля старшего и нужда общины. Они не считаются с лицами: чтится лучший, не знатнейший… Наглые слова, бесполезная суета, неумеренный смех, ропот, перешептывание не остаются безнаказанными. Они не терпят шашек и костей, ненавидят охоту, не развлекаются птичьей ловлей, они плюют на мимов, магов, сказочников, не терпят песен, зрелищ и дурачеств, не отращивают волос. Никогда не нарядные, редко мытые, часто косматые и нечесаные, грязные от пыли, в темном щите и панцире… Когда близится бой, они одеваются в железо, но не украшаются золотом и серебром и потому внушают страх врагам, но не вызывают их жадности. Они хотят иметь коней быстрых и сильных, но не разукрашенных… Они ищут битв, но не триумфов, побед, но не славы, стремятся возбуждать ужас, но не любованье…»
Со временем грубый закон непрерывной войны, сумятица политических страстей и честолюбий, разлагающие соблазны замутили и исказили цельный и чистый образ, прославленный клервоским святым. Но, недолго соответствуя действительности, он все же навсегда врезался в память романской Европы.
В первые десятилетия XII века христианская Сирия непрерывно разрастается. Основой этого служили не всегда согласные между собой, но всегда деятельные силы: утверждавшиеся на полученных землях феодалы, флоты итальянских городов, духовно-рыцарские ордена, время от времени прибывающая подмога с Запада (а с течением времени еще и наемные отряды туркополов[71]).
В пору наибольшего могущества — до потери Эдессы — христианская Сирия очерчивала на географической карте нечто вроде контура цветка с длинным стеблем — Иерусалимским королевством, утолщением у корня — Заиорданской землей, вытянутым цветоложем — Триполийским графством и двумя широкими, неровными, сильно развернувшимися лепестками — Антиохийским княжеством и графством Эдесским. В этом цветке не хватало Алеппо и Дамаска, которые завоевать не удалось.
Второй лепесток, ложась на истоки Евфрата, вдвигался в пустыню, из знойного воздуха которой возникали угрожающие марева турецких полчищ. Граница христианских владений на востоке шла по цепи Ансарских гор, далее — по горам Ливанским, затем уходила за Иордан и Мертвое море. На юго-востоке группа крепостей — Карак, Агамант, Монреаль, Иль-де-Гре — контролировала территорию Заиорданья. Долины, которые, протягиваясь между южной оконечностью Ливанских гор и Тивериадским озером, могли дать доступ армии, идущей с востока, защищали мощные замки — Бофор, Шато-Неф, Сафад, Кастелле. В Ансарских горах над ущельем, в котором пробивает себе путь Оронт, нависал замок Крак-де-Шевалье, бывший одним из главных пунктов ордена госпитальеров. Все приморье представляло собой непрерывную линию торговых гаваней, за которыми расстилалась возделываемая сельская территория.
