Вооруженные дружины купцов и их колонии станут тем цементом, который спаяет молодой латинский Восток со старым латинским Западом. В их интересах была энергичная поддержка усилий христианских властителей страны захватить власть над всем побережьем. Свободнее всего действуют здесь в первое время ближайшие союзники нормандских князей — генуэзцы. Впрочем, своеобразной чертой их политики является полное безразличие в отношении того, для какого князя добывается тот или иной город. Арсуф был завоеван ими для Готфрида, Триполи, Тортоза, Большой и Малый Джебеле — для Раймунда. В 1110 году они участвовали в завоевании Лаодикеи нормандскими князьями. В общем, они готовы были бросить в бой свои галеры ради всякого латинского князя, который, в свою очередь, был готов обеспечивать им коммерческие привилегии в завоеванном пункте. Значительно бледнее роль пизанцев, сливавшихся обыкновенно с генуэзскими эскадрами и ограничивавших свои притязания севером Сирией.
Труднее других было определить свою роль венецианцам.
Со времени взятия Антиохии у большинства вождей крестоносцев очень ухудшились отношения с Константинополем, и Венеции, давней союзнице византийцев, нелегко было сделать свою ставку в игре. Но Венецией управляли достаточно хитрые политики, которые нашли способ получить долю в добыче, не идя на прямой разрыв с Византией. В 1110 году дож Орделаффо Фальери лично возглавил большую морскую экспедицию, которая, в союзе с королем Балдуином, захватила Сидон. Еще более важный успех был достигнут взятием Тира, для чего в 1122 году Венеция двинула 120 судов и дала взаймы королю и патриарху 100 тысяч золотых.
Так проявилось запоздалое, расчетливое, почти свободное от тех мотивов, которые двигали первыми крестоносными ополчениями, участие итальянских республик, которые никоим образом не претендовали на политический суверенитет. На равнинах Сирии и Палестины ни генуэзцы, ни венецианцы не создали ни одного княжества, предпочтя конкретную выгоду от торговли. Предоставив другим звучные титулы антиохийских князей, эдесских и триполийских графов и иерусалимских королей, свалив на них всю тяжесть ответственности, которую между равно почти враждебными мирами мусульман и греков, «между Персидой и Византией», несли на своих плечах латинские бароны, не определяя слишком отчетливо своих отношений, если не к «Персиде», то уж точно к Византии, они стремились только к тому, чтобы иметь опорный пункт в каждом из важных торговых городов, квартал для комфортабельной и приятной жизни своих агентов, чаще всего «ругу (улицу), идущую к морю», на ней свою церковь и, как настойчиво подчеркивает большинство договоров, «фондако
