Он ходит по миру, великий, спокойный,
И смерть ему мертвые дани несет,
И жертвы готовят кровавые войны,
И путь поливает слезами народ
[42].
Все поставленные им жизненные цели осуждены историей: англо-анжуйская власть через пятнадцать лет после его смерти была выброшена с континента ко благу Франции, да и ко благу самой Англии, для которой ее поражение на материке и разрыв искусственной связи с ним открыли путь к свободе; Палестина не была им отвоевана; только что восстановленный Аскалон «им же был потом разрушен»; Иерусалим остался в руках сарацин.
Но есть в этой войне, ставшей содержанием почти всей его жизни, одна особенность, которую следует учесть, прежде чем делать окончательный вывод о «несравненном короле». Это была «любовь к дальнему», которая была его слабостью и его силой. Ричарду предшествовали века, где в мелкой, домашней борьбе, в глухом и мрачном взаимопоедании тратил свои силы феодальный мир. Неподвижные горизонты, которыми был сдавлен этот круг феодальной войны, раздвинулись предприятиями далеких предшественников Ричарда — норманнов — завоевателей Нормандии, Сицилии и Англии. В экспедициях норманнов на восток и на юг, приведших их несколькими путями в Византию и Сирию, начиналась — пусть даже в кровавом тумане войны — та сильная тяга к Средиземноморью, которая вывела Европу из ее глухой обособленности, — и наконец случился день, когда на Клермонской равнине она вся была призвана в дорогу Первого крестового похода.
Возникает, конечно, вопрос: обязательна ли была грубая форма военной экспедиции, в которую облеклись обновление «дряхлеющего» мира и процесс перемешивания культур? Нужно ли было насильственно передвигать богатства Лондона и Руана в Сицилию, богатства Сицилии переправлять на Кипр, а кипрские в Палестину? Так ли уж было необходимо перевозить закованных в сталь людей и коней с севера Европы через огромные пространства морей и суши, сооружать сотни судов для того, чтобы, погубив две трети всего этого, заключить договор с Саладином? Ведь к тому времени Венеция и Генуя, Пиза и Марсель уже сто лет направляли на Восток купеческие караваны и содействовали мирному перемешиванию потоков жизни.
Вопросы эти в значительной мере заключали бы в себе ответ, если бы не было нескольких фактов, о которых не следует забывать.
Странствия купеческих караванов в конце XII века только до известных пределов были мирными, и столкновения, какие им приходилось иметь на морях и на суше, постоянно напоминали о том, что хозяйственную свою деятельность человечеству этого века все еще приходилось обеспечивать и защищать вооруженною рукой. Достаточно вспомнить хотя бы судьбу первых судов Ричарда у берегов Кипра.
