«Король был в Яффе, беспокойный и больной… Он позвал к себе графа Генриха, сына своей сестры, тамплиеров и госпитальеров, рассказал им о страданиях, которые испытывал, и убеждал их, чтобы одни отправились охранять Аскалон, другие остались стеречь Яффу и дали бы ему возможность уехать в Акру полечиться. Он не мог, говорил он, действовать иначе. Но что мне сказать вам? Все отказали ему и ответили кратко и ясно, что они ни в каком случае не станут охранять крепостей без него. И затем ушли, не говоря ни слова… И вот король в великом гневе. Когда он увидел, что весь свет, все люди, нечестные и неверные, его покидают, он был смущен, сбит с толку и потерян. Сеньоры! Не удивляйтесь же, что он сделал лучшее, что мог в ту минуту. Кто ищет чести и избегает стыда, выбирает меньшее из зол. Он предпочел просить о перемирии, нежели покинуть землю в великой опасности, ибо другие уже покидали ее и открыто садились на корабли.
И поручил он Сафадину, брату Саладинову, который очень любил его за его доблесть, устроить ему поскорее возможно лучшее перемирие… И было написано перемирие и принесено королю, который был один, без помощи, в двух милях от врагов. Он принял его, ибо не мог поступить иначе… А кто иначе расскажет историю, тот солжет…
Но король не мог смолчать о том, что было у него на сердце. И велел он сказать Саладину (это слышали многие сарацины), что перемирие заключается им на три года: один ему нужен, чтобы вернуться к себе, другой — чтобы собрать людей, третий — чтобы вновь явиться в Святую землю и завоевать ее». И Саладин ответил королю, что он высоко ценит его мужество, великое сердце и доблесть и что если суждено его земле быть кем-то завоеванной при его жизни, то пусть это будет Ричард. «Король искренне думал сделать то, что он говорил: вернуть Гроб Господень…» Таким образом, отъезд и заключенное перемирие должны были стать только перерывом в войне за Святую землю. Это объясняет не понятый Кутлером смысл трехлетнего срока для паломничества в Иерусалим.
Если на фоне разбежавшейся после гибели Фридриха Барбароссы немецкой армии и пассивности большинства воинов Филиппа мы оценим результаты деятельности Ричарда, то сможем с уверенностью сказать, что пребывание и подвиги его в Сирии не были бесплодными: он снабдил ее базой снабжения на Кипре, он отвоевал для крестоносцев Акру, Яффу, Торон и соединяющую их полосу.
Еще раз скажем: дело Ричарда в гораздо большей степени, чем его недостатками и промахами, подтачивалось неразрешимыми противоречиями внутри крестоносного движения. Уже после Первого крестового похода Готфрид Бульонский напутствовал уезжавших крестоносцев просьбой «не забыть о Святой земле, о нас, остающихся в изгнании». Слово «изгнание», звучавшее так странно в применении к положению иерусалимского короля, тем не менее выражало печальную реальность: слишком ненадежно было положение Иерусалима. В Святую землю всегда шло много паломников и воинов, но «томление сердца» их очень быстро удовлетворялось обходом святынь. Ни любознательные странники, ни мистические мечтатели не задерживались в Иерусалиме. Еще менее склонны были делать это торговые люди, которые завязывали длительные связи и искали оседлости в более живой и цветущей прибрежной полосе. Туда они, естественно, пытались направить меч Ричарда и были по-своему правы: без прочной власти здесь власть над Иерусалимом была бы эфемерна.
