Попрощавшись с разведчиками, Сергей Жаркевич прилег отдохнуть на широкую самодельную скамейку. Ему вдруг вспомнился университет. До чего же хотелось побыстрее закончить войну и засесть за дипломную работу. Одна за другою возникали даже приблизительные темы дипломной работы. Вспоминались преподаватели и профессора, вставали в памяти лица близких друзей и подруг.
И еще, конечно же, думал Сергей о боевой партизанской жизни, которая никем пока не описана в литературных произведениях. Как бы хотелось ему самому написать обо всем этом!
Сергей Жаркевич критически, трезво оценивал свое собственное участие в жизни и в борьбе партизан. Собирая в единое целое все, что он уже успел сделать, Сергей чувствовал, что сделано пока еще мало. Жила в нем святая неудовлетворенность всем уже сделанным и жадное желание сделать и больше, и значительно лучше.
Занятый своими мыслями, Сергей не заметил, как в землянку вошел Архип Дубовик, пожилой партизан, который был уже дважды ранен в боях и теперь выполнял обязанности связного между Мартыном и всеми подразделениями бригады.
— Батька у нас озабочен, вот и сынки его задумчивы,— хитровато глядя на Жаркевича, сказал Архип.
— Меня не звал? — вскочил с лавки Сергей.
Старик промолчал.
Он зашел к начальнику штаба, чтобы сначала, как всегда, отвести душу в разговоре, а потом уже пригласить к комбригу. Мартын редко когда приказывал Жаркевичу явиться немедленно, а обычно просил передать: «Как управится с делами, пускай зайдет ко мне».
Несколько минут оба молчали, переглядываясь.
Первым, как и следовало ожидать, заговорил дед Архип. Очень любил он высказаться о завтрашнем дне, помечтать о событиях, которые ему всегда хотелось видеть такими, какими он сам представлял их себе.
— Так когда же, Сергей Васильевич, кончится вся эта война? — нарушил молчание Дубовик.— Как ты, начальник, планируешь это дело?
— Скоро, дедок, скоро. Сам знаешь, после ночи обязательно наступает день. И день этот будет днем нашей радости, нашей, обязательно нашей победы, — отвечал Жаркевич.
— Говоришь, скоро?— Архип усмехнулся.— Сколько раз я уже слышал от тебя это «скоро». Но и «скоро» имеет свою мерку. За старуху у меня сердце болит, Васильевич: жива ли она там, в деревне?
Жаркевич, чтобы не дать тоске овладеть старым партизаном, отвечал:
— Кончим войну, и заживем мы еще лучше, еще счастливее, чем жили раньше. Будет так! Взойдет солнце, дедок!
— Все это верно. Против того, чтобы так и было, возражать не стану. Только и трудно нам будет на первых порах, ой трудно! Самый лучший хозяин после такого пожара с обугленными оглоблями побираться едет.
