— Земляка, Васильевна, не признаешь?
Старуха ответила:
— В землю б такого, тогда, может, и признала бы...
— Напрасно сердишься на меня. Я ведь службу нес и должен был арестовать тебя, приказ такой получил. В этом не я, а городские твои виноваты...
Василиса взглянула поверх Романа и, промолчав, отвернулась.
— А ты, может, и не слышала, что с Зиной?— загадочно произнес Роман. Ему хотелось сделать больно человеку, от которого он никогда не видал ни приветливости, ни уважения. Тем более тут.
— Бреши, бреши, пес! — ответила Василиса.
— Бой был в Каменке, и ее убили... партизаны.
Василиса сжала кулаки и рванулась к Томашуку:
— Собака лает — ветер носит! — И она плюнула в его сторону.
Тем временем в комендатуре навели справки, самому Краузе показали документ, выданный на имя Томашука, и вскоре Романа вызвали к начальству. Поговорить с ним пожелал сам комендант. Предатель обрадовался: наконец-то все выяснилось и в этой камере ему больше не бывать! Но перед тем как покинуть камеру, он бросил взгляд на Василису и спокойно сказал:
— Дочери твоей нет в живых... правду говорю, — и вышел.
Краузе слушал Романа Томашука не в комендатуре, а в своем особняке: в последние дни он решил сказаться больным и почти не выходил из дома. Самых нужных ему людей принимал в специальной комнате, где посетители все время находились под неослабным наблюдением стражи.
Томашука комендант встретил, как старого знакомого.
Роман рассказал:
— В Каменке теперь даже Совет работает. Все взрослое население вооружено. В боях партизаны понесли потери. Убита и та учительница, сына которой я задержал...
Краузе кивнул головой, тут же вызвал своего адъютанта и что-то шепнул ему на ухо.
Роман Томашук продолжал:
— Я пришел с хутора прямо в Липень, потому что заходить в Каменку опасно. Окрестные жители рассказывают страшные вещи. Партизаны хозяйничают во всем районе. Всех ваших солдат и наших, полицейских, которые оказывали им сопротивление, перебили поголовно...
Лицо коменданта передернулась. Томашук понял, что не потрафил обер-лейтенанту, и поспешил заговорить о другом:
— Партизаны пугливые... Они все время настороже, ждут вашего нападения...— и поправился: — Ну, с нашей стороны...
Краузе нервно заходил по комнате.
Томашук продолжал:
— Говорят, они намерены, а может, имеют директиву нападать на железные дороги, взрывать рельсы. У них это называется рельсовой войной...
Комендант вдруг остановился напротив Романа Томашука, уставился на него прищуренными глазами. Томашук вскочил с кресла, умолк. Было видно, что Краузе сыт по горло болтовней Романа. Все это коменданту давно известно, ничего нового Томашук ему не сказал.
