Поведение часовых озадачило Романа.
— Мне к самому господину коменданту... Краузе, Краузе!— пытался объяснить Томашук, подкрепляя свои слова выразительными жестами.
Но и это не действовало на фашистов.
— Комендант спайт шел утрай...
— У меня срочное дело... — не отступал Томашук.
Никакие слова не действовали на часовых, и пришлось Томашуку простоять в проходной до тех пор, пока в помещение не вошел начальник охраны комендатуры. Пошептавшись с Романом, он пропустил его и Андрейку во двор, а сам заторопился с докладом к обер-лейтенанту Краузе.
Андрейка держался так, словно и в самом деле не чувствовал за собой никакой вины, но в то же время внимательно осматривался по сторонам, стараясь покрепче запомнить все, что могло потом пригодиться партизанам. Вначале он решил вести себя так, будто ничего не знает. Мальчик даже попытался заговорить с Томашуком. Но тот с такой злостью посмотрел на него, что Андрейка сразу сник. А тут еще и мысли об исходе операции Михалькова не давали покоя. Было от чего упасть духом, хотя Андрейка и старался изо всех сил не выдать свою тревогу и беспокойство.
Вскоре его провели в служебное помещение комендатуры, оттуда — в маленькую затемненную комнату и приказали сесть. Томашук куда-то исчез, а сторожить мальчика остался один из немецких часовых.
Андрейка, опустив голову на сложенные на столе руки, сделал вид, будто уснул.
* * *
Зинаида Антоновна узнала о неудавшейся операции Михалькова сразу по возвращении партизан в лагерь, и это известие болью отдалось в ее сердце. Тревога и печаль залегли морщинами на лице учительницы: материнское сердце предчувствовало недоброе. В душе Зинаида Антоновна сильно упрекала себя за то, что пустила сына в такую опасную разведку.
Но вправе ли она была не пустить его, если сын так рвался в разведку? Да и кто мог в чем-то заподозрить ребенка, возвращающегося домой, к бабушке! Мало ли детей шатается без присмотра?
— Не отчаивайся, Зинаида Антоновна,— пытался успокоить ее Мартын,— давай лучше посоветуемся, что дальше делать.
— Советоваться? Со мной?— с недоумением взглянула учительница на командира.
— Да, с тобой. Тревожусь я об Андрейке. Из головы не выходит.
Слова эти растрогали Зинаиду Антоновну. На мгновение показалось, что это ее отец, старый, седенький учитель, разговаривает с нею так душевно и искренне. Выражение отчаяния и душевной боли постепенно сошло с лица Зинаиды Антоновны, и вскоре перед Мартыном опять стояла бесстрашная партизанская разведчица. Зинаида Антоновна заговорила спокойно, взвешивая и обдумывая каждое слово:
