После того как она проснулась, они совершили последний магический прыжок со склонов Дэмуа на холм, похожий на чудовищный каменный пень или столп, обрубленный у основания. Прогалины заплетал плющ. Ветви огромных дубов и вязов казались стропилами, поддерживавшими полумрак, корни их разделяли каменные блоки. Заросли мха чавкали под ногами. Корни слоновьими хоботами пересекали рытвины, заросшие кольцами сладкого мха. В воздухе стоял приторный запах гнили. Рассеянный свет наполняли прожилки теней, словно отражавшихся от неспокойных вод.
– Я не помню этого места, – сказала шедшая первой Серва.
– Наконец-то, – проворчал Моэнгхус, – мы получим возможность насладиться смертью и гибелью без нотаций.
Птичья песнь звучала над зелеными высотами. Сорвил прищурился: сквозь полог листвы пробилось солнце.
– Нелюди старее старых, – обратилась Серва к сырой низине. – И, клянусь, даже они забыли…
– Но сделались ли они от этого счастливы? – вопросил ее брат. – Или просто до сих пор пребывают в растерянности?
Ветвящаяся тень, похожая на толстую черную жилу, потянулась от его груди на лицо. Солнечный свет рассыпался тысячью белых кружков на краю его нимилевых лат. Сорвил успел заметить, что имперский принц часто бывал таким до того, как погрузился в нынешнюю меланхолию. Беззаботным, саркастичным – словно человек, возвращающийся к какому-то презренному делу.
Серва остановилась между двух массивных каменных глыб, провела ладонью по покрывшейся коркой и изъеденной ямками поверхности, вдоль трещин столь же заглаженных, как океанская галька. Она шла в своей обычной манере, одновременно беззаботной и внимательной, жесткой в восприятии душ, абсолютно уверенных в ее власти. И оттого казалась неумолимой.
– Камень этот сохранил печать древнего удара… пятно… заплесневелое и едва заметное, я такого еще не видала.
Впрочем, неумолимой она казалась всегда – вне зависимости от того, что делала.
– Пусть мертвое останется мертвым, – пробормотал ее брат.
Музыкальные нотки ее голоса чуть заглушила выступающая от камня зелень.
– От того, что забыто, стеной не отгородишься…
Белоглазый воин ухмыльнулся, глянув прямо на Сорвила.
– Она всегда была любимицей отца.
Сорвил посмотрел на свои ободранные и испачканные костяшки пальцев.
– А кто был любимцем Харвила? – с насмешкой в голосе продолжил имперский принц.
Из глубины мшистого древесного полумрака донесся голос Сервы:
– Это место было заброшено еще до падения Ковчега.
– Я был его единственным сыном, – ответил Сорвил, наконец посмотрев на черноволосого Анасуримбора.
