Сибирские перекрестки | страница 32
Они прошли седловину, наткнулись на старые каркасы от палаток. Здесь когда-то стояли лагерем работяги, пробивали канавы в знойные и дождливые весенние, летние и осенние дни. За останками стана начинались канавы. Давно, лет пять назад, пробитые стенки их разрушились. Они заросли, обвалились, щебенка и камень разрушились под ветром, солнцем и морозом. По отвалам щебня и камней, выброшенных взрывами, и дну канав, зачищенных лопатами, поползли во все стороны гадюки.
Потапка с опаской издали смотрел на канавы. Глядя на начальника, как тот, не обращая ни на что внимания, стал копаться в канавах, отбирать образцы, осматривать стенки канав, что-то записывать в пякитажку, Потапка тоже спустился к нему в канаву.
Длинными рубцами прорезали канавы склоны, седловины и горы…
Но поиски Леонида Григорьевича ничего не дали. Кварцевых жил, или, точнее, кварцевых жил с включениями касситерита[5] – темно-коричневого цвета минерала, частого спутника кварцевых жил, кристаллизовавшихся когда-то, сотни миллионов лет назад, из магматических источников, он не нашел.
– Пошли назад! – обескураженный, махнул он рукой.
В стан они вернулись еще засветло. Сходили к бане, разделись, осмотрели вещи и себя, сняли несколько клещей. Затем, обливаясь водой из тазиков и ведер, смыли пот и усталость от маршрута, вернулись к своим, в заезжую избу.
Начало темнеть, быстро и рано, несмотря на середину лета. Сказывалась широта южного Сихотэ-Алиня, который в вечерних сумерках и в таежной дымке казался темно-синим и громадным, бесконечным, как небо, которое он рвал неровными вершинами своих хребтов. В тайге становилось тихо и в то же время грустно и чего-то жаль. Наверно, вот этого бродячего мига расслабленности. А может быть, простоты быта жителей этого укромного уголка тайги, запахов и чувств, которые, казалось, все еще присутствовали в каждой убогой полочке, прибитой к бревенчатой стенке, прокуренных папиросами семейных полатях, грязном, никогда не мытом полу и железной бочке в углу с тухлой водой, истертых ступенек невысокого крылечка и истоптанных завалинках, обшарпанных, и вытертой до черноты плечами притолоки дверей. Спокойствие и простота мира этого, жизни и чувства. Убогость и гармония с окружающим многообразием цветов, запахов, звуков, тревожных, непонятных, далеких.
Вернулся уже в сумерках Сергей, уходивший на рыбалку к речушке вниз по логу. Вернулся он пустой, но довольный. Речушка, пробираясь сквозь чащобу зарослей кустов и завалов, создала свой мирок роскошных тенистых и сырых, сумрачно-сказочных, запутанных туннелей и чертогов, то светлых, озаренных красноватым заходящим солнцем, то темных, пугающих своей таинственностью… Сергей проболтался на речушке, закидывая удочку с мушкой в ямки, в которых должен быть хариус… Он прошел вниз по течению с километр, но поклевки не было. И он, смотав удочку, вернулся обратно в стан.