Некто В Сером."
XV
Этим утром мы снова проснулись от маминого вопля: кажется, у нас в семье начинает формироваться добрая и, главное, оригинальная традиция. На этот раз, видимо, - набравшись опыта, я мгновенно обулся в обе тапочки и только после этого кинулся к Танюшиному закутку. А там ничего особенного и не было: Танюша спит мертвым сном, крепче даже, чем обычно, одеялкой накрыта, коленочку из-под нее высунула... Вот только поверх одеяла у нее в живописном беспорядке валялись клочья чего-то вроде толстой паутины с металлическим отблеском и наличествовала целая россыпь пронзительно-сиреневых, даже вроде бы как светящихся прозрачных камешков или стекляшек, одинаково плоских и шестигранных и лист чего-то вроде черного пластика. На нем продольные черные линии, с вроде бы как нанизанными на них косыми, продольными, поперечными четырехугольничками: контурными, на разный манер штрихованными или же залитыми сплошь. Смотреть на эту картинку до жути неловко, буквально через полминуты начинает нестерпимо рябить в глазах: непонятно, конечно, абсолютно, но все равно совпадает с чем-то во мне, и вряд ли это узор. Проснулась, по-прежнему молчит, по-прежнему повторяет диким, как "поставленный" у глухонемых от рождения, голосом наши слова, но употребляет их вне всяких грамматических форм только когда хочет есть, скрипит одно: "Кхгу-ушгхать"- голосом охрипшего патефона и брызгая слюной. Откуда камешки и прочее - никто не знает, я тоже могу только догадываться, но молчу. А вот после школы, когда родителей еще не было, я застал ее за совсем новеньким, с иголочки, развлеченьицем: она сидела в углу, перекосив голову, подняв руки на манер хирурга перед операцией, и играла пальцами. Никогда не поверил бы, что движения, которых ни один человек не делает ни при каких видах деятельности, могут произвести такое дикое, но, бесспорно, все-таки сильное впечатление: она вроде бы и пробовала, что получится, если напрягать мышцы в разных, ни на что не направленных сочетаниях, а вроде бы и нет. Больше всего, пожалуй, это напоминало язык глухонемых, только гораздо более быстрый, сложный и не содержащий ни единого узнаваемого знака. Параллельно с этим она то надувала щеки, то далеко высовывала свой толстый язык, с шумом всасывая его назад, и жутко вращала глазами, на разный манер кривя губы. Все это молчаливо, очень как-то целеустремленно и в страшном темпе, как движения деталей в каком-то сложном механизме. А в такт движениям ее и гримасам по стенам бежали едва заметные, очень прихотливые и изменчивые световые узоры, да еще раздавался откуда-то шум вроде мышиного топота за стенкой, только несколько громче и много ритмичнее. Потом все разом прекратилось, она как автомат встала, проковыляла до кровати, будто неживая, не сгибаясь, бревном рухнула в кровать. Накрылась одеялом. Все. Отключилась не больше, чем за две секунды.
