Именно так Таор в свое время познакомился с лессой Майеной Айенал – совсем ещё неопытной, по уши втрескавшейся в него магичкой, с которой тоже надо было что-то решать.
– Да что ж это за хрень такая… – простонал я, когда башка разболелась с новой силой, а заранее приготовленный исцеляющий амулет сдох, толком так ничего не сделав. – Где там этот мастер Тан, чтоб его икота замучила? Почему не идет и не пристрелит меня из милосердия?
Второй амулет тоже мигнул и погас, ни на каплю не ослабив моих мучений, поэтому я не придумал ничего лучше, как выпустить на изнанку Изю… прямо так, с кушетки, самым краешком… в надежде, что записывающие устройства учителя не умеют просвечивать сумеречный мир. Уже там Пакость накидала ему в рот загодя приготовленные бриллианты. И только после этого мне слегка полегчало.
Из дома магистра Ноя я выбрался ещё через пол-рина, будучи не в состоянии не то что идти, а даже нормально сидеть. Поездка домой стала для меня настоящей пыткой, поэтому я искренне огорчился, что сегодня вездесущий хасаи не дождался меня у ворот. Башка болела так, что после тряски в карете я с трудом соображал. А когда притащился домой, то просто рухнул на кровать и рина два был не в состоянии пошевелиться, хотя всполошившаяся Лорна каких только примочек не сделала и какими только травами не пыталась меня напичкать.
Проклятые «разумники»… какого, спрашивается, хера они поставили на старые книги эту чертову защиту?! Что там было особенного, в этих книгах? Что я такого узнал, если ради этого надо мной надо было так измываться?!
К вечеру моя несчастная голова разболелась с новой силой, причем так, что я был готов биться ею о стену. От боли не спасали ни амулеты, ни травы, ни подушка. Она накатывала волнами, усиливаясь от малейшего шума, света или легчайшего прикосновения. Не зная, как от неё избавиться, я просто молча катался по разворошенной постели, в бешенстве кусая подушку и раздирая когтями простыню. Лорну, в конце концов, выгнал, опасаясь, что попросту её прибью. Улишшам тоже велел меня не трогать. Максу приказал молчать. И только от Пакости одну за другой безропотно принимал фэйталовые «жемчужины», после которых хоть на пару ун, но все-таки становилось легче.
Уже ближе к ночи, когда и силы, и терпение полностью иссякли, я в очередном приступе жесточайшей мигрени схватил мешающийся на груди амулет и в отчаянии прижал его ко лбу. Прямо-таки впечатал прохладный металл, вдавив его в кожу ладонью.
