Как зорко смотрел Павел Смирнов, когда высыпали из вагонов на деревянную платформу и, выстроившись парами, пошли через лесок в коммуну! Он все озирался по сторонам. Впрочем, не один он осматривался подозрительно. «Охрану ищут», поняли мы, болшевцы: в свое время и мы сами не верили, что бывшие заключенные, «каторжники» живут тут совсем вольно.
— Потерял чего? — спросил я Павла с невинным видом.
— Чего мне терять? Просто… интересуюсь местностью.
Один из партии не вытерпел:
— Ну где ж колючая проволока? Легавые?
— Соскучился? — усмехнулся Смилянский.
Комиссия наша не могла удержаться от смеха.
Особенно вчерашние заключенные были поражены, вступив на территорию коммуны. Встретил нас весь коллектив со знаменами, музыкой: в Болшеве уже был свой духовой оркестр. Затем дали хороший обед и в клубе состоялся торжественный вечер. Самодеятельность у нас была отменная: свои художники, поэты, танцоры, свой большой хор.
— Ну как? — спросил я Павла, когда мы вечером пошли в общежитие спать.
— Агитировать у вас умеют здорово, — неожиданно ответил он.
Весь этот день он далеко от бараков, клуба не отходил, хотя я и предлагал ему прогуляться в лесу. И по-прежнему ко всему зорко присматривался.
Наутро партию прибывших провели по цехам конькового завода, лыжной, обувной, трикотажной фабрик, на которых работали коммунары — познакомили с производством. Здесь они лично убедились, где и кто «вкалывает» из их знакомых болшевцев. В каждом цехе управляющий коммуной Богословский спрашивал новых воспитанников:
— Кто бы хотел здесь работать?
И те, кому нравилось, заявляли: «Я». Остальные проходили дальше. Кто оставался в кузнечном, кто в столярном на лыжной фабрике, кто в заготовочном на обувной. Павел Смирнов облюбовал себе механический цех. До этого он не проявлял ни к чему интереса, а перед револьверным станком остановился пораженный.
«Железо железо режет!»
Из-под резца мягко, будто сосновая стружка, бежала металлическая лента, маслянисто блестела эмульсия.
«Здорово!»
— Останусь тут, — заявил он.
Правда, когда его на следующий день подвели к станку, он отскочил в сторону. «Еще руку оторвет».
Затем стало стыдно: ведь считал себя смельчаком.
«Иль не справлюсь? Должен».
Он стал осваивать станок.
Я часто виделся с Павлом, беседовал, помогал, чем мог, подбрасывал деньжонок. Через три месяца новоприбывшая партия отработала «кредит» и перешла на сдельщину: тут уж заработок стал зависеть персонально от каждого. Из получки удерживали всего 34 рубля: за общежитие, питание, остальное — в карман. Станок Павел освоил быстро, к инструменту относился бережно, трудился старательно и стал копить деньги. «Хочу приодеться», пояснил он мне. Желание было законное, я сам так поступил и… однако не поверил ему. Взгляд Павла по-прежнему оставался настороженным, он часто морщил лоб, что-то обдумывал, бродил один по лесу. Несколько раз я пытался вызвать его на «откровенный разговор», и все напрасно. «Ходит с камнем за пазухой», решил я и удвоил к нему внимание. Павла уже приметили в цеху, хвалили, зарабатывал он все больше и больше.
