Война и мир в глобальной деревне | страница 20

Сегодня, считает Берталанфи, очевидно, что «для эволюции когнитивных символов явно необходимо некое проявленное гештальт-восприятие: инсаит или видение вещей в совокупности, которой прежде не существовало». Способность этого в немалой степени зависит от человеческой способности отслеживать «тропу событий» или следовать за процессом независимо от материала, который подвергается данному процессу:

Кажется, решающий шаг состоялся, так или иначе, когда человек сотворил образ предмета, способный представлять последний. Наверное, не столь уж важно, был ли этот образ запечатлен материально, как резные изображения животных эпохи палеолита, или оказался акустическим — первым словом языка. Но в некий миг человек решительно отделил от себя нечто, олицетворяющее что-то еще. Как очень кстати говорит Библия, Адам начал свою карьеру в раю, наделив именами явления природы и животных — и тем самым получил власть над ними. Не стоит сомневаться в том, что происхождение символизма тесно связано с магией — будь то словесная магия, когда слово дает власть над тем, что этим словом названо, или симпатическая магия — глиняная фигурка есть враг, и, протыкая фигурку иглой, мы убиваем врага.

(Кстати, к этой аллюзии на Адама всякий христианин может добавить, что первый Адам был эстетом, наблюдавшим за животными, называвшим

их, любовавшимся ими, то есть жителем мира, в котором он сам не создал ничего. Второй Адам переделал Божье мироздание и взвалил на человека новое для него могущество творца, неведомое первому Адаму. Для христианина «инкарнация» означает, что вся материя в некий исторический момент пересоздается, а «текущая» материя подвержена почти сверхчеловеческим манипуляциям.)

Символизм рассматривает не только слова, но и артефакты, а также среду, сформированную этими артефактами. Технологическая окружающая среда столь же символична, как всякая метафора. «Богатство человека должно превосходить его горсть, иначе в чем метафора?» Способность читать на языке окружающей среды относилась к тайнам пророчеств древнего общества. Она опиралась на языки, которые позволяли во внешнем мире прозревать мир внутренний, сохраняя оба как божественную истину для посвященных. Эта истина подразумевала великий прорыв или великую благодать, являла тайну божественного сквозь вуаль окружающего мира. В XVIII веке Джамбаттиста Вико посвятил свою «новую науку» восстановлению того, что он полагал утраченным. Образованный рационалист отверг силу зрения во имя манипулирования материей как таковой. Вико целиком озабочен той же незримой средой, которую биолог Берталанфи сегодня называет символизмом. Джеймс Джойс посвятил «Поминки по Финнегану» достижениям Вико.