Над ними в окаменевшем порыве, угрожая своими острыми зубцами и высокими пиками, вздымается смелыми уступами мощный массив из породы, похожей на доломиты на нашей стороне земли. Верхняя часть его темно-коричневого цвета резко отделяется от нижней кофейно-молочного тона, которая от середины массива совершенно отвесно падает вниз. Если можно допустить такое сравнение, то это захватывающее величие выглядит так, будто озорное дитя великана разворошило огромной ложкой гигантский шоколадный слоеный торт и съело его только наполовину. Между причудливыми темно-серыми остатками возвышаются над ослепительно белым снегом розово-коричневые каменные башни, а из-под снега угрожающе свисают неровные зубцы голубого ледника.
Мы знаем, что отсюда, через эту уже на первый взгляд кажущуюся непреодолимой зубчатую стену, нет прохода к сравнительно близкому Тихому океану, знаем, что там, наверху, за стеной простирается самая большая белая пустыня земли: континентальный ледник, одно из последних белых пятен на карте, постоянное и опасное искушение для всех альпинистов. Как и вчера, в ледяном зале, полном мертвых животных, почти в таком же холоде и тишине мы не могли произнести ни слова. Здесь, правда, нами овладели иные, почти религиозные чувства, свойственные каждому человеку, как только он лицом к лицу окажется с тем, что называют потусторонним миром, миром «вечной тишины»… Именно у подножия Пайне можно понять, почему человек, как только он начал мыслить, поселил своих богов, гениев и демонов в горах, почему греки верили в Олимп, почему гора Фудзи священна для японцев, а тибетцы и непальцы считают богами горы Крыши мира. Отдаленный шум заставил нас двинуться по отлогому склону подножия Пайне, и только здесь мы обнаружили, что то, что мы приняли за озера, в действительности были потоки талой воды, стремительно спускающиеся со склонов Пайне к фиордам Тихого океана. Внезапно наталкиваясь на ровную поверхность земли, они неожиданно становились благоразумными и превращались в почти стоячие воды. Но вдруг слабый уклон или трещина в скалистой почве открывали им путь к морю, и потоки, пенясь, уже неслись дальше через теснины, падая шумным водопадом у наших ног в другие «озера». Стоя на краю ревущей пропасти, затаив дыхание, в этом первобытном, диком краю мы пережили пугающее чувство затерянности. Единственное дерево, склонившееся, как и мы, над водопадом, простерло над водой свою одинокую ветвь, и вздымающиеся брызги пены заставляют вздрагивать ее листья. А в холодном небе над нами два одиноких кондора выписывают широкие круги…
