Создается впечатление, будто на этом самом далеком краю континента, как на дне глубокого сосуда, скопилось все то, что не понадобилось остальному миру.
Вид мясных прилавков и выставленных напоказ овощей и фруктов (которые действительно прибывают издалека) у непривычного посетителя вызывают изумление. Картофель быстро портится или ссыхается в маленькие сморщенные комочки, съедобные морские водоросли свисают с потолка, как ленты бумаги, бананы чернеют и как бы пребывают в постоянном трауре по самим себе… Только моллюски из Магелланова пролива, вынутые из своих створок, высушенные и теперь коричневые, как финики, нанизанные, словно четки, на нитки, неделями, даже месяцами без ущерба выносят хранение в этом климате.
Но особенное впечатление производят витрины мясных лавок, заполненные в этой столице страны овцеводства освежеванными тушами, подвешенными на железных крюках головой вниз в таком количестве, что невольно останавливаешься, обескураженный их избытком.
Здесь, где все наоборот, витрины говорят на языке, понятном только местным жителям, непонятном для нас; но мы охотно становимся жертвами их колдовства, притягиваемые к ним как магнитом. Характер Пунта-Аренас не определяется портом, хотя это и главное назначение города. Истинное лицо его можно обнаружить, лишь повернувшись спиной к проливу, следуя по дороге из крупной гальки, сначала постепенно, а потом как-то неожиданно круто поднимающейся в горы, в глубь страны. Эти дороги как бы ведут в ничто, они устремляются вверх так, что в конце их всегда видно только небо, бледно-серое небо, по которому ветер гонит темно-серые тучи. Здесь, на вершине горной цепи, оставив за собой последний город, еще сильнее ощущаешь, что находишься на краю земли, окруженный землей более пустынной, чем море, — просто пустотой.
Но и тут не совсем пусто: наверху стоит одинокая старая казарма, где скучают маленькие пехотинцы в защитного цвета мундирах бывшего рейхсвера. В плену у тех же казарменных стен и у той же скуки спокойно, но печально доживают свой век еще несколько живых существ: пума, два гуанако, три или четыре степные лисицы и два громадных кондора, которых солдаты содержат в маленьком собственном зоопарке. Таким образом чилийская армия охраняет на краю земли последних диких зверей, а одновременно и свою геральдическую птицу, так как республика Чили, как в той или иной форме каждое южноамериканское государство, имеет на гербе вместо северного орла мрачного кондора-ягнятника.
