Книга дворцовых интриг. Евнухи у кормила власти в Китае | страница 24



и разным хоу, бо и цзюэ, — и в полной мере использовал его для себя, ибо ныне он сиял и сверкал, ослепляя очи людей своим блеском»[37]. Такое описание вполне соответствует реальным фактам. В самом деле, могущество евнуха казалось беспредельным.


Беседка Цяньцютин (Тысяча осеней) в саду Юйхуаюань (музей Гугун).


Выше уже говорилось о том, какие эпитеты присваивали себе евнухи и как их величали льстецы. В романах хвалебные эпитеты преумножены: «Видя, что государь высоко ценит усердие Вэй Чжунсяня, все чиновники двора шли к нему с поздравлениями, восхваляя его добродетели и заслуги. Они заполнили весь его двор. В докладах и петициях они величали его Чиновником Приказа, Первочиновником, Высоким Вельможей, Столпом страны. В частном общении его называли Предком-батюшкой, Дворцовым Господином, Почтенным батюшкой, Тысячелетним и Девятитысячелетним. Даже у Ван Чжэня и Лю Цзиня никогда не было столько наименований»[38]. Безусловно, в словах автора слышится ирония, если не сказать издевка, что вообще говоря, было свойственно многим произведениям обличительной направленности, которые появлялись в это время («Цзинь, Пин, Мэй» и другие). С этой точки зрения романы «Два сна» и «Чудовище Тао-у» интересны не только как нравоописательные произведения, но и как образцы художественной сатиры и инвективы. Вот как, например, изображена сцена торжеств по случаю шестидесятилетия всесильного евнуха (смотри далее перевод главы двадцать седьмой): «Шестнадцатого числа третьего месяца седьмого года эры Тяньци — Небесного Начинания Вэй Чжунсяню исполнилось шестьдесят лет, о чем оповестили всю Поднебесную. Государь всемилостивейше пожаловал ему четыре торжественные грамоты (адреса) на цветном шелку, два дворцовых цветка, а также немало золота, нефрита, тушу барана и вино. Посланцы из местных управ, а также служащие разных ямыней и отделов всех провинций поднесли ему дары. Горами лежали редкостные изделия и диковинные вещицы, узорчатые ткани и яшма. В этот день все три гуна и девять цинов, чиновники восьми отделов (столов) и двух ямыней, вся государева родня и родовитые вельможи пришли его поздравить, чтобы пожелать ему долголетия и поднять в его честь заздравную чашу»[39]. Подобные описания в таких произведениях не случайны. В другом контексте они звучали бы как хвалебный гимн достоинствам вельможи, но в данном случае они наполнены откровенной иронией, причем не столько даже по адресу евнуха Вэя, сколько по адресу пресмыкающейся перед ним вельможной знати. Ведь с поклоном к нему идут три гуна (первые министры) и императорские родственники. Автор подчеркивает величие Вэя в прозо-поэтических строчках: