В тот же вечер он позвонил Соснину в Вильнюс и в телеграфном стиле скомандовал:
— Димыч, приезжай срочно, нужно написать статьи. В воскресенье жду звонка из Москвы.
— Какое срочно! — взвыл Соснин, пребывавший в бездельной вильнюсской полудреме. — Ты что? Картуз не по Сеньке! Везде карантин! Здесь даже гей-парад отменили. Как я доберусь до Москвы? Кто меня пустит?
— Ты гражданин России. Тюрьма на родине лучше могилы на чужбине. Перескочишь в Калининград, а оттуда самолетом или безостановочным транзитом. У тебя три дня.
Соснин помедлил минуту и вдруг спохватился:
— Статью или статьи?
— Ста-тьи!
Снова пауза, и после нее жалобный вопль:
— Но в Москве меня все равно запрут на карантин! Проклятый вирусняк!
— Вот и посидишь в затворе, карантинить полезно: в самозаточении пишется лучше. Как раз в две недели управишься. Заодно проведешь евроремонт мозгов. Пора! Магазин в тапочной доступности, с голоду не помрешь.
— В затвор не уйду, монаха из меня не получится. — Димыч, кажется, начал приходить в себя и уже деловито, даже хлопотливо, явно прикидывая варианты, спросил: — О чем писать? Где я возьму фактуру?
— Завязывай со стенаниями. Фактуру привезу я. Твое дело — выдать дерзкие статьи.
— Дерзкие? — Димыч явно воспрянул в предвкушении особо интересного и, соответственно, выгодного дела.
— Да, дерзкие. И запомни, самоизоляция это не синоним запоя. Вредно только в геморроидальном отношении. Все! Заводи мотор и не кашляй. В воскресенье жду звонка из столицы. Бог в помощь и скатертью дорога — в буквальном смысле, а то еще подумаешь, что посылаю подальше. До встречи, будь здоров.
— И тебе не хворать.
Суховей понял, что у Соснина, вдохновленного крупным заказом, сработал хватательный инстинкт, уже дензнаки в глазах. И включил форсаж, чтобы наверняка довести его до эмоционального буйства. Сказал волшебное слово, на журналистском жаргоне означающее платные заказные статьи:
— Джинса!
Конечно, ушлый Димыч сумел вовремя прибыть в Москву, где попал под негласную охрану в самоизоляции. Во вторник Валентин привез ему синюю папочку с тремя страницами компромата, а еще — вручил пять тысяч долларов. Хитрук, о существовании которого Суховей понятия не имел, узнав от Немченкова, что дело на мази и надо его ущедрить, принялся активно доить Стешинского, наряду с личной выгодой напоминая ВВ о своем избыточном усердии.
Разговор вышел памятный.
— Вот тебе торт со взбитыми сливками. Аванс, — сказал Валентин, передавая деньги. И пошутил игрой слов: — Сбывается то, что раньше сбыть не удавалось. Пять тысяч! Сделаешь дело, получишь еще пятнадцать.
