На счастье, завиднелось лётное поле, и истребитель, совершенно обессиленный, неуклюже коснулся своими шасси земли. Пробежав несколько сот метров, аэроплан замер.
Лётчик выбрался из кабины. К нему бежал моторист. Он держал бутылку коньяка и чайный стакан. Унтер-офицер вынул пробку и сказал:
— «Шустовский», настоящий, специально для вас, ваше благородие.
— Эх, подведёшь ты меня, Семёныч, под скандал. Знаешь ведь, что на лётном поле это строго-настрого запрещено, — вымолвил Ильин, снимая коричневый шлем с чёрным двуглавым орлом на околыше и кокардой над ним.
— Так это же случай — исключительный. На мёртвом моторе сели. Что с ним?
— Тягу оторвало, и она угодила в двигатель.
— Эх, вот незадача! Небось, уже и душу Господу отдать собирались? Так я наливаю?
— Ладно.
Штабс-капитан махнул рукой, взял стакан и осушил его несколькими большими глотками, будто это был не коньяк, а сухое красное «Мукузани».
— Скольких супостатов подбили, ваше благородие?
— Три. Два «Ньюпора» и один разведочный «Сопвич». Насчёт «Ньюпоров» — не сомневаюсь, придёт подтверждение от наших кавалеристов, а вот за «Сопвич» ручаться не могу — на их территории упал.
— Стало быть, всего тридцать пять! Ого!
— Ты не ровняй германцев и красных, — усмехнулся Ильин. Как известно, немецкий рекордсмен — Манфред фон Рихтгофер — имел на счету восемьдесят один аэроплан. А француз Гюннемер дошел до цифры сорок один. Так что пока я третий. Утешает только то, что немец погиб в бою год назад, а Гюннемеру больше и сбивать-то некого. Для французов война закончилась, а у нас — в самом разгаре. Одно меня смущает: статистика упрямо твердит, что фронтовой лётчик-истребитель живёт в воздухе, в среднем тридцать часов, а потом, как бы это ни было печально, погибает. А я вот что-то задержался на этом свете…
— Ничего-ничего, послужим ещё России-матушке. И всё же я второй стакан налью?..
— Постой. Автомобиль, не к нам ли мчится?
— Похоже.
— Тогда коньяк отменяется.
— Временно.
— Надеюсь. И убери бутылку.
— Слушаюсь. Я пошёл обратно.
— Давай.
Прямо по взлётному полю, мимо «колдуна» — ветрового указателя на длинном шесте, напоминавшего то ли раздутый чулок, то ли «колбасу», несся «Рено». За рулём сидел всего один человек. Он был в шофёрском облачении. Автомобиль остановился прямо перед «Виккерсом». Водитель не стал заглушать мотор. Из машины вышел офицер. Он снял куртку, и на погонах блеснули три звезды.
— Уж не по мою ли душу?
— Так точно, господин штабс-капитан. Велено вас срочно доставить в Ставку Главнокомандующего.
