Антуан де Колонь удовлетворенно потирал руки, внутренне упрекая себя за скрытую радость, поневоле испытываемую им.
— Успокойтесь, отец мой! Никто не должен знать, не забывайте, иначе…
Аббат согласно кивнул в ответ на надтреснутый голос, прозвучавший под надвинутым на изнуренное лицо капюшоном плаща из грубой шерстяной ткани.
— Не бойся, дитя мое. Давно уже я жду этого момента, так что Господь простит меня!
— Да благословит вас Бог от имени этих детей, которых вы спасете своим молчанием.
Антуан де Колонь наклонил голову, укрепляя дух свой перед этой очевидностью, чтобы не слышать голоса совести. Впервые за многолетнее служение Всевышнему он нарушит свой долг, преступит главную заповедь: «Не убий». Он, разумеется, не приложит к этому руку, однако будет виноват в том, что дал согласие исполниться суду женщины, пренебрегши судом божьим. Он взял сухонькими руками деревянный крест и кожаный кошель, наполненный экю, которые лежали на столе, и протянул их посетительнице.
— Да пребудет с тобой мысль о Христе, да поможет тебе он обрести покой!
— Только когда он сгинет, отец мой. Погибнет от руки той, которую породил. И тогда, быть может, если захочет Бог, я снова стану матерью. На все воля Божья, отец мой! — с одышкой проговорил надтреснутый голос.
Антуан де Колонь отвел глаза. Сердце его вдруг сжалось. Он чувствовал себя таким презренным за то, что воспользовался этой ненавистью ради избавления края от Франсуа де Шазерона и его преступлений. И хотя у него не было других доказательств, кроме обвинений Тюрлетюш, он, как и покойный Гийом де Монбуасье, был уверен, что все загадочные исчезновения людей в течение шестнадцати лет были делом рук их сеньора. И это не считая пяти убитых духовных лиц, направленных его предшественником для расследования странных ночных занятий Франсуа де Шазерона. Он был готов на все, лишь бы пролить свет и осудить его деяния! Но женитьба на родственнице герцога Бурбонского, фаворита короля Франциска I, сделала Шазерона недосягаемым. Слишком могущественным. И более чем когда-либо он распоряжался жизнью и смертью вассалов на своих землях. Хватит терпеть. Зажиточные горожане боялись его, как и вилланы. И для прекращения злодеяний оставалось лишь одно средство…
«Только волки пожирают друг друга, — подумал он, улыбнувшись Изабо, светлые глаза которой за годы бессильного гнева подернулись пеленой безумия. — Когда все закончится, надо будет позаботиться о ней и ее дочери, навсегда удалив их из этих мест».
