Единственную радость доставляли ей встречи с матерью и сестрами, когда она приезжала к ним, устав от одиночества из-за ежедневных уединений Франсуа в главной башне, куда входить ей не разрешалось.
А потом муж вообще запретил ей отлучаться. Властный и требовательный, он хотел, чтобы ее родные считали, что она вполне довольна своей судьбой. Однажды вечером, когда они лежали в постели после скоротечной супружеской близости, Антуанетта попеняла ему, что он уделяет ей мало внимания. И тут окончательно развеялись ее последние иллюзии.
— Я женился на вас, дама[1], по двум причинам, — напрямик заявил он. — Первая — ваши прелести и здоровье, которые дают мне надежду на продолжение рода, вторая — ваше богатство и связи. До сего дня я пока не исчерпал ни одно из ваших достоинств. Так что сами понимаете, я не могу вернуть вас вашей семье. На этом и покончим.
И он оставил ее еще более одинокой и отчаявшейся, чем прежде. С тех пор, чтобы занять себя чем-то, она отдалась молитвам и заботе о бедных. Вот и в этот день она посещала несчастных, хотя капюшон ее горностаевого плаща покрылся инеем, а кожаные ботиночки на ее изящных ножках ступали по льду.
Она не могла оторвать глаз от широкой спины Гука де ла Фэ, когда он с непритворным участием наклонялся над стариками и детьми. Не чувствовала она и вины за некое желание, росшее в ней со времени переезда в Монгерль. Она много думала о непонятном браке прево. Уже немолодой, сорокатрехлетний Гук сохранил статность; лицо его с правильными чертами и чувственным ртом обрамляли густые, хотя и поседевшие волосы. В крае хватало молоденьких девушек с хорошенькими задорными личиками, но он взял да и женился на Альбери, характер которой она отказывалась понимать и которая иногда просто пугала ее непредсказуемым поведением. Кроткая, податливая, нежная Антуанетта… Качества эти так хорошо были видны… Она бы все отдала, лишь бы только смешаться с этими обездоленными, нашедшими приют в аббатстве Мутье, и чтобы Гук де ла Фэ участливо склонился над ней, обеспокоился, узнал о ее душевных муках и чувствах, на преодоление которых у нее уже не было сил.
Ушедшая в думы, таящие в себе опасность для супружеской верности, Антуанетта издала глубокий вздох, заставивший повернуться к ней улыбающегося Гука. Извиняющимся тоном он произнес:
— Холодновато… В следующий раз я пойду один.
— Нет!
Спохватившись, она повторила более мягко:
— Нет, я хочу заниматься ими, поверьте… Я думала о печальной участи этих людей, не о себе. Франсуа ничего не рассказывает мне о своих делах, как, впрочем, и обо всем остальном, — горестно добавила она, — а я беспокоюсь, хочу знать, когда же наконец они обретут свой кров…
