.
После смерти Бориса его противники выступили с утверждениями, будто годуновская администрация согнала толпу на Новодевичье поле под угрозой штрафов, специально назначенные приставы следили за тем, чтобы народ исправно и с великим усердием вопил и слезы точил, а уклонявшихся били по шее. Все эти меры, по словам позднего летописца, имели единственной целью поколебать праведную старицу Александру, будто бы отказывавшую брату в благословении[125]. Последнее замечание обнаруживает малую осведомленность и полное пренебрежение к истине автора злостного памфлета на Бориса.
Непосредственный очевидец событий дьяк Иван Тимофеев, отнюдь не принадлежавший к числу его почитателей, ни словом не упомянул о штрафах и приставах. Зато он видел, как Борис, выйдя на паперть, обернул шею тканым платком и показал, что скорее удавится, чем согласится принять корону. Этот жест, замечает дьяк, произвел большое впечатление на толпу. Тимофеев запомнил на всю жизнь оглушительные крики народа, приветствовавшего правителя. Дьяк отметил, что более всех старались «середние люди и все меньшие», кричавшие «нелепо, с воплем многим… не в чин», отчего лица их багровели, а утробы «расседались»[126]. Борис смог наконец пожать плоды многодневных усилий. Общий клич создал видимость всенародного избрания, и Годунов, расчетливо выждав минуту, великодушно объявил толпе о своем согласии принять корону. Не теряя времени, патриарх повел правителя в ближайший монастырский собор и нарек его на царство.
Манифестация 21 февраля сыграла важную роль в ходе избирательной борьбы. Опасность введения в стране боярского правления уменьшилась, тогда как позиции приверженцев Годунова окрепли. Чтобы сломить сопротивление знати, правитель должен был искать непосредственную поддержку у столичного посадского населения. Но вся структура тогдашней государственной власти была такова, что народное избрание Бориса на трон не могло иметь силу без санкции со стороны высшего органа государства — Боярской думы.
После избрания ничто не мешало правителю вернуться в столицу и надеть на себя корону. Но он медлил и в течение пяти дней продолжал жить в келье Новодевичьего монастыря. Причину его странной бездеятельности нетрудно угадать. Он ждал санкции Боярской думы. Но таковой, судя по всему, не последовало.
Только 26 февраля правитель покинул свое убежище и возвратился в Москву. Его сторонники не пожалели средств и сил на то, чтобы подготовить столицу к торжественному приему нового царя. Народ встречал Бориса на поле, за стенами города. Те, кто был победнее, несли хлеб и соль, бояре и купцы — золоченые кубки, соболя и другие дорогие подарки, подобающие «царскому величеству». Правитель отказался принять дары, кроме хлеба с солью, и милостиво позвал всех к царскому столу.
