На шею отцу она не бросилась. Не поблагодарила даже. Ничего, ничего. Это просто реакция на стресс, завтра будет прыгать от радости и вещи собирать. – думал Фомушкин.
Ишь, заботливый, – неприязненно думала Аня. – и наказывать не стал, хотя есть за что, и в Англию отправит… А меня ты спросил?! Не нужна мне твоя Англия, как я там одна буду, ни подружек, никого.
Аня не обиделась на отца за пощёчину, хотя щека болела и горела до сих пор. Пощёчина заработана честно. Она обиделась за его равнодушный тон, за наигранное веселье, за… Он даже не понял, как ей плохо, как больно, и не хочется жить. За калитку теперь не высунешься, все на неё пальцем показывать будут – смотри, смотри! вон воровка пошла…
А почему собственно ей не поехать в эту Англию, с её почти свободным английским? Там её никто не будет любить, но ведь и здесь не любят. Аглая не в счёт, Ане она чужая. Хорошая, заботливая, но чужая. И забота – чужая, равнодушная. Аглая не в счёт. А отец… Он даже не спросил, не замёрзла ли она, ночью, в сарафанчике… Потому что ему всё равно.
С холодом Аня смирилась, стерпелась, а вот со страхом совладать не могла. Она устала бояться – одна, в чёрной пугающей тишине «волшебного» шалаша, который ночью вовсе не казался надёжным убежищем, ведь кто угодно может раздвинуть еловые ветки и войти…
В шуршащей и шепчущей лесной тишине ей чудились чьи-то шаги, сначала едва различимые, потом всё ближе, ближе… Обмирая от страха и сжавшись в комочек, Аня ждала утра – которое ничего не изменит, ничего не исправит, оставит всё как есть. Утром съела Аллочкину котлету.
Алла прибежала к ней поздно вечером, когда тропинка через вырубку утонула в серых сумерках, а в лесу совсем стемнело. Выложила перед изумлённой Аней пряники и котлету, за которую Алла извинилась, что холодная, и ёжась от ночного холодка, долго уговаривала её вернуться и переночевать у них с бабушкой.
Она не вернётся, останется под волшебной елью, под которой сбываются желания. Будет собирать ягоды и орехи, а потом… Аня не успела додумать, заснула, вытянувшись на рыжей хвое, пахнущей ёлкой и новым годом. И не слышала, как кричали Аглая с отцом, которые прошли мимо елового шалаша, не заметив его. Аглая даже споткнулась о ветку.
…Отец всё говорил и говорил – что он всё понимает, что надо это пережить и что он ей поможет с этим справиться. А ей хотелось в душ, и стоять долго-долго, и чтобы от воды шёл пар. И есть хотелось. И чаю. Горячего-горячего.
