Маринэ выпила весь бокал – медленными глотками, смакуя изысканный букет и великолепный, слегка кисловатый вкус. И принялась за цыплёнка, которого ела так же медленно: отщипывала маленькие кусочки, макала в соус и сосредоточенно жевала, жмурясь от удовольствия и поминутно облизывая пальцы. Отец с интересом наблюдал за тем, как она ест.
(«Вот уж не думал… Боже мой, гмэрто чэмо, никогда не видел, чтобы так ели обыкновенного цыплёнка – наслаждаясь каждым кусочком! Регина её чёрт-те чем кормит. Но я её приведу, понимаешь, к общему знаменателю! Я с ней… разберусь»)
– Я с ней разберусь, дочка, – забывшись, сказал Гиоргис вслух. Маринэ неверяще на него посмотрела и со вздохом принялась за цыплёнка… Ничего у него не получится, на ужин всё равно будет творог, «не нравится творог, будешь есть салат». Салат – это зелёные листочки, сбрызнутые оливковым маслом, без соли и без хлеба. Съешь и не поймёшь, ела или нет. В твороге хоть фрукты попадаются, а иногда даже изюм. А цыплёнок на ужин – это из области фантастики.
«Гмэрто чэмо, и как в неё столько поместилось?» Гиоргис с интересом ждал, чем это кончится, а Маринэ, догрызая рекламно белыми зубками вкусно зажаренное крылышко, смотрела в свою тарелку и не видела его глаз, иначе бы обиделась и сказала, что кухня не театр, а цыплёнок не Арчил Гурамович («И слава богу, тогда бы мы с тобой не смогли его прожевать» – выдал бы Гиоргис…)
На плите рассерженно зашипел кофе, отец вскочил, опрокинул стул, но успел спасти положение. Маринэ сжала губы, чтобы не рассмеяться, но всё-таки не выдержала и хмыкнула. – «Смейся, смейся. Дожили, дочка над отцом потешается, ещё и матерью его пугает. У меня аж поджилки трясутся, не ровён час – Ешь быстрее, не копайся. Регина заявится, и будешь творогом унитаз кормить. Чтобы я. Больше. Такого. Не видел! – отчеканил отец. – Ешь что дают, и матери не дерзи.
– Я не дерзила.
– Да? А с чего она так взбеленилась? Чем ты её достала?
– Ничем. Молчала. Не отвечала.
– А-аа, это ей хуже чёрта, это ты здорово придумала. Не била она тебя?
– Ннн… нет. Один раз.
– Один раз не считается. И всё-таки будь с матерью вежлива, Маринэ, не переходи границу. («О чём он товорит, о какой вежливости, о какой границе? Это мать переходит границу, ей бы и читал мораль»)
Регина кусала губы от злости. Прислушиваться к разговору бессмысленно, эти двое говорили на грузинском, специально, чтобы она не поняла. С кухни вкусно пахло цыплёнком и ткемалевым остро-кислым соусом. Звякнули бокалы. Он что, вином её поит?! Цыплёнком кормит – в два часа ночи?! В холодильнике творог, не ест – значит, не голодная, а он для этой мерзавки накрыл дастархан! И хохочут оба. И ведь не сунешься на кухню, не узнаешь, над чем они смеются. На кухню Регине ходу нет, когда муж злится, «границу» переходить не стоит…
