– Он в прошлый раз заплатил, и слово с меня взял, что больше кредит не возьму. Сказал, если ослушаюсь, он от меня уйдёт.
– Так зачем ты второй раз на те же грабли…
– Да какие грабли, мама! Мы с Катькой косметический салон открыли, Катька говорила, прибыльное дело. А к нам не идёт никто, в день три человека заглянут. За лицензию денежки выложили, за аренду платим, рэкетирам платим, нам с Катькой ничего не остаётся. А кредит возвращать надо. Муж не знает, что я в доле, думает, Катькин салон тот. А если узнает, уйдёт, как обещался.
Дуся высказала обеим дочкам, что вертелось на языке, и покорно выплачивала за младшую взносы по кредиту. Старшей помогать перестала, временно, пока за кредит не рассчитается. Но дочь всё равно на неё обижалась. А Дуся злилась на Дарью, к которой деньги текли рекой, и от кого? – от падчерицы! Небось, подворовывает в своём ресторане, бога не боится.
– Григорихе-то опять перевод пришёл. Ей за эти деньги мужики в хомут впрягутся заместо лошади.
– Дашке лошадь не нужна, у ей мотоблок.
– Не мотоблок, а культиватор.
– Да без разницы! А тебе, Дуська, ни то ни другое не надобно, язык у тебя длинный, ты им и вскопаешь, и посадишь, и урожай соберёшь.
Почтальонка возмущённо фыркала и отправлялась на поиски более благодарных слушателей.
Пробовала просить у Дарьи денег в долг, но Дарья не давала:
– Откуда возьму? Сама живу от перевода до перевода, долги раздам, на хлеб не останется. А пенсия с воробьиный нос.
– Долги… Да кому ты должна-то?
– Носырев Пётр сарай мне ставил да забор чинил, не рассчиталась до сих пор. Агуреев Сёмка картоху собрать помог, мешки в подпол стаскал. Капусту тож. Отблагодарить за работу надо? Надо. Ещё дрова покупать, за колку платить, сама-то не наколю… Ещё Балашке Джемалову за лекарство. Он Машку мою лечил, уколы ей колол. Денег за работу не взял, за лекарство, сказал, отдашь когда сможешь. Оклемалась Машка-то, и молоко жирнее прежнего.
Проводив почтальонку, Дарья прятала деньги в материну скрыню. Вздохнув, доставала из верхнего ящичка конфетную коробку с фотографиями, развязывала ленту, смотрела и не могла насмотреться. Гладила ладонью дочь по волосам, целовала Гриньку в светлый чуб, придирчиво разглядывала Гринькину жену – красивая! Губы помадой накрашены, волосы рыжие, длинные, и обнимает Гриньку, а тот обнимает её. Осторожно прикасалась пальцами к Кирюшиному большеглазому личику. Ангел! Как есть ангел! И всё ждала, что они приедут – вчетвером.
