– Спасибо, Кирсти, – благодарит ее Лорен, высыпая конфеты в свое тыквенное ведерко.
– Тогда до завтра! – отвечает Билли, поворачиваясь к лестнице. – Хочешь снова поработать над хижиной?
– Пожалуй, – отвечает Лорен. – Пока, Кирсти.
Лорен проходит мимо растущих у дома платанов, их сухие листья тихо шуршат, словно разговаривая друг с другом. До нее доносится плаксивый гитарный рифф, и девочка различает силуэт отца в машине.
По пути домой Найл спрашивает дочь:
– Что тебе подарила Анджела?
Его подбородок вздернут вверх, словно вопросительный знак.
– Шляпки из маршмеллоу.
– Боже правый… шляпки…
Он потирает щеку тыльной стороной ладони.
– Папа! Ну что в этом такого?!
Он всегда иронизирует над Анджелой. Но ведь она по крайней мере мне хоть что-то приготовила, мелькает в голове у Лорен.
– Да шучу я! Пытаюсь заставить тебя улыбнуться. Ты уже совсем как подросток. – Лицо у отца совершенно не выражает эмоций. Так часто бывает, когда он смотрит вперед на дорогу, но Лорен научилась распознавать отцовское настроение, тонкую грань между гневом и иронией, как сейчас.
Они молча слушают рок-радио. Впереди одна и та же однообразная черная дорога, фары то и дело высвечивают выбоины и щебень. Потом сбоку вновь мелькает тот указатель…
Затем появляется что-то белое, и на дорогу выбегает фигура… Фигура женщины.
– Чтоб тебя! – Найл давит на тормоза и еще сильнее вцепляется в руль, но машину заносит. Сосны совсем близко мелькают за окном, доносится крик, но Лорен кажется, будто кричит не она. Она слышит стук веток о стекла, пронзительный визг шин и голос Стивена Тайлера…
В наступившей тишине она замечает, что тыквенное ведерко упало вниз, а фруктовые конфеты перекатываются между банками и клоками собачьей шерсти на разодранном ковролине. Лорен поднимает голову и смотрит вперед, не замечая качающийся туда-сюда, словно метроном, освежитель воздуха. Когда Найл заводит мотор, женщина вновь мелькает за стеклом. Когда он выезжает на дорогу, из динамиков доносится «Я не хочу ничего пропустить», и свет фар выхватывает ее, сидящую неподвижно, словно притаившийся заяц, с мертвенно-бледным лицом.
– Опять та женщина, – говорит Лорен.
Приглядевшись повнимательнее, она понимает, что слово «женщина» не совсем уместно. Уж слишком она молода. Девушка скорее, да и то с натяжкой. Может быть, ей столько же лет, сколько Анн-Мари и Диане. Ну, или она все-таки постарше… Но всего на несколько лет. Трудно сказать.
Отец, кажется, не слышит ее, но потом тихим голосом говорит:
