И не надейтесь, подумал я. Даже близко не лежало.
Не успела толпа двинуться на выход по окончании мэрской речи, как в замке снова залязгал ключ.
– Добрый вечер, Тодд, – поздоровался мэр, вступая в мою колокольную тюрьму и слегка морща нос от запаха. – Как тебе моя речь?
– Откуда вы узнали про поселенцев? Вы с ней говорили? Как она?
Он не ответил мне, но и в челюсть не дал. Только улыбнулся и молвил:
– Всему свое время, Тодд.
За дверью по ступенькам уже подымался Шум. Живой, твердил он, я живой, живой живой живой, а дальше в камеру втолкнули мэра Леджера.
Увидав мэра Прентисса, он замер, не докончив шага.
– Новые постельные принадлежности прибудут завтра, – сообщил тот, не отрывая глаз от меня. – Как и туалетные удобства.
Мэр Леджер шевельнул челюстью – не вышло. Попробовал еще раз. Ушло несколько попыток, прежде чем наружу пробились слова.
– Мистер президент…
– Твоя первая работа тоже начнется завтра, – это предназначалось мне; Леджера мэр напрочь игнорировал.
– Работа? – не поверил ушам я.
– Все должны работать, Тодд, – пожал плечами он. – Работа есть путь к свободе. Я буду работать. И мистер Леджер тоже.
– Правда? – вякнул тот.
– Но мы в тюрьме, – на всякий случай напомнил я.
Он снова улыбнулся довольной, чуть-чуть удивленной улыбкой. Интересно, чем еще меня уязвят?
– А сейчас поспите. – Он шагнул к двери, все так же не выпуская мой взгляд. – Завтра поутру за вами зайдет мой сын.
[Тодд]
Но главная проблема, как выяснилось, когда меня вытащили в холодное утро на площадь перед собором, была отнюдь не в Дэйви. На Дэйви я даже не смотрел.
Проблема оказалась лошадью.
Мальчик-жеребенок, сказала она, переступая с ноги на ногу и глядя на меня сверху вниз (со всей лошадиной чокнутостью в расширенных зрачках) так, будто собиралась хорошенько отвесить мне копытом.
– Я про лошадей ничего не знаю, – предупредил я.
– Она из моего личного табуна, – поделился мэр Прентисс с высоты своего собственного скакуна, Морпета. – Ее зовут Ангаррад. Она будет хорошо с тобой обращаться, Тодд.
Морпет поглядел на мою лошадь. В голове у него было одно: подчинись подчинись подчинись, отчего кобыла только еще пуще разнервничалась. И вот на этой тонне лошадиных нервов мне сейчас предстояло ехать.
– Да в чем дело-то? – осклабился с третьей коняги Дэйви Прентисс. – Испужался?
– В чем дело? – огрызнулся я. – Папочка тебе еще не задал лекарства?
Его Шум так и жахнул.
– Ах ты, кусок…
– Ну-ну, – прервал нас мэр. – И десятка слов не сказали, а уже начали свару.
