— И я уважаю, — отвечал Леня. — У него вкуса нет, он себе лоб расшибать часто будет, а так он правильно живет. Талант человека в раба превратить должен, не превратит — ничего человек не сделает, весь талант по ветру пустит.
Сам он состоял в рабах при своем таланте и работал по двенадцать часов в сутки.
Это так, в общем-то, считалось, что он работает дома, но ему надо было и в библиотеке сидеть, чтобы знать все, что кругом него происходит, и за патентами все время следить, и то одно в мастерских вытачивать, то другое фрезеровать, то третье шлифовать или еще что, и бывало, он притаскивался домой, уйдя в восемь утра, к зарождению новых суток, когда Ноздрюха возвертывалась со второй смены.
— Это зачем же тебе ухайдакиваться так? — спрашивала она, кормя его ужином среди ночи.
— Иначе нельзя, — отвечал он, шумно и жадно жуя. — Иначе я утрачу форму и не смогу делать, что делаю. Ты знаешь, сколько человек я собой заменяю?
— Во радость-то, — говорила Ноздрюха. — Ты экскаватор, что ли, чтоб заменять-то?
Угрюмое лицо его кололось улыбкой, он притягивал Ноздрюху к себе, гладил и похлопывал ее по бедру.
— В Запорожье вот Максименко, изобретатель такой есть, — говорил он, — я его третьего дня по телевизору слушал. У него пятьдесят изобретений, а ему только сорок подвалило. Ты вот, поди, в газетах читала — науку нынче с техникой большие коллективы вперед движут. Чепуха! Не вперед — вширь. А вперед, вглубь — всегда одиночки. И сейчас, да. Они идеи производят, они фундамент закладывают, а коллективы что — разработчики. Убери одиночек — встанет все, мертво будет. Вот, я о Максименко. Он один проблему решил, над которой целый проектный институт сидел, триста человек.
— Это как же он, — удивлялась и не верила Ноздрюха, — один за триста работал?
Ленино лицо снова кололось короткой улыбкой:
— Зачем? Он за себя работал. Ему такое дано — сразу все увидеть, что они только по частям сложить могут. У Эдисона, Глаша, который нам телефон с граммофоном подарил, порядок был: каждые десять дней — изобретение. Десять дней — изобретение, десять дней — изобретение. Максименко против меня легче — у него дом собственный, в сарае у него там два станка стоят, а мне, чуть что, мотайся в институт… Я, Глаша, — брал он ее за руку, усаживал против себя на табуретку, глядел ей в глаза и вздыхал с хрипом, — очень порой устаю, кажется порой, не голова, а отбойный молоток у меня на шее…
— Так зачем же так-то? — чуть не ревя, спрашивала Ноздрюха. — По другому-то нельзя, что ли?
