— Ворота там заложи, я открыл, — приостанавливаясь напротив окна, сказал Прохор.
Жена пригнула голову и глянула на него.
— А ты чё эт, — удивилась она. — Не ушел еще? Я уж думала — давно.
Оттого ли, что он был на улице, а она в доме, не рядом, в общем, или уж действительно так удивилась, звонко у нее это сказалось, руки она, пригнув голову, не опустила, и полные ее, сочные ноги по-прежнему сверкали из-под вздернувшегося подола немного не до того самого места, где уж и кончаются. Прохору подумалось: вот так, поди, и тогда гляделась, так же, поди, задралось у нее платье-то.
— Не ори. Чего орешь? — сказал он. — Пусть поспит Витька. В школу вот пойдет скоро, некогда будет дрыхнуть. Ворота, говорю, заложи, поняла?
— Поняла, — враз потускнев голосом, сказала жена. И опустила руки.
— А днем, накажи, попусту чтоб не особо болтался, пусть яму копает. Вечером проверю, сколько вынет. Поняла?
— Поняла, — снова отозвалась жена.
Прохор повернулся и пошел по улице дальше. Достал папиросы, закурил на ходу. Вспоминалось, как сын вчера все норовил загрести на лопату побольше, одергивать приходилось, порявкивать даже, чтобы не рвал пупка, — и будто какое тепло разливалось по груди, улыбка лезла на губы. Хороший парень, не сачок, работяга. Сейчас приятно глядеть, а вырастет, пойдет вкалывать по-настоящему — гордиться можно будет, в такого парнягу должен вылиться. Сын вот и держит. Как удила во рту. А не сын бы — так все б… Со всех тормозов, со всех катушек… ну, покатились, родимые, под гору!
— Э-эй, Проха! — окликнули его.
Прохор оглянулся. Со своего двора выходил Валера Малехин, тоже на смену, маячил рукой.
— Чего эт у тебя под глазами, как бабьей тушью наваксено? — сказал Малехин вместо приветствия, пожимая Прохору руку. Лет пять назад, когда еще работали малыми комплексными бригадами, леспромхозовское начальство, отличив почему-то Валеру среди других вальщиков, начало выставлять его в пример, вытаскивать в президиумы, посылать на всякие совещания по обмену опытом, и он стал разговаривать таким вот манером — будто он больше, чем просто Валера Малехин, в нем кое-кто и позначительнее есть, покрупнее, только он его не показывает особо, не выпускает из себя.
— Ох уж, тушью прямо. — Прохор усмехнулся. Малехин был вальщик не лучше его, какой год впереди, а какой позади, и он не давал Малехину разговаривать с собой как с неровней. — Синяки, что ли?
— Синяки… Как вымазано! Не спишь ночами? — И Малехин подмигнул Прохору, как добавил этим: не просто не спишь, а утомляешь организм, излишним кое-каким напряжением.
