Нынче Ладонников выбрал самый простой: по скверу, что тянулся посередине улицы, разделяя ее на две части, все прямо и прямо, до трамвайной линии, кольцом опоясывающей заводской поселок, развернуться там — и снова по нему же, по этому скверу. Шел к трамвайной линии — впереди красно-пепельно горел, догорал закат, на глазах угасая, все обужаясь и все ниже прижимаясь к горизонту, повернулся — и оказался лицом к сумеречной лиловой тьме другого горизонта, и сразу увиделось, как уже непрозрачен воздух, как налился лиловой мглой, дойди до дому — и падет ночь.
Всю нынешнюю прогулку Ладонников прислушивался к сердцу — не ворохнется ли вдруг какая-то боль в нем — и все время держал стеклянный пенальчик с нитроглицерином в руке. Желудочная боль, если дать ей разойтись, переходила после на сердце, этим-то она пуще всего и пугала его.
Но с сердцем на этот раз обошлось, а боль в желудке все истончалась, все ужималась и уже к трамвайной линии, еще когда только подходил к ней, исчезла совсем.
«Пронесло», — подумалось Ладонникову с облегчением.
Тьма вокруг быстро густела. Перед тем как сворачивать со сквера к своему дому, Ладонников оглянулся — закат уже сгорел дотла, и только еще оставалась на его месте высветленная размытая полоса.
Когда-то сквер, еще даже лет десять назад, был обнесен литой чугунной оградой, потом ее сняли, он остался без всякой загородки, и Ладонников ходил от дома и к дому по тропке между кустами акации. Он свернул на нее, поднырнул под сомкнувшиеся вверху кусты, и, когда вынырнул из-под них, ему послышалось, что из травы внизу тихо, с какою-то словно бы молящей жалобностью мяукнули. Он на ходу мельком глянул туда, в сторону звука — в молодой еще, но уже окрепшей, быстро идущей в рост траве смутно виднелся маленький, месяцев где-нибудь полутора котенок, вставший на задние лапки, его бы и вообще так вот, с беглого взгляда, было не различить в траве по этой предночной темени, если бы не белая манишка на груди.
«Потерялся, что ли», — мимоходно подумалось Ладонникову. Он, не останавливаясь, дошел до края сквера, поглядел, нет ли машин, и ступил на дорогу.
Он не любил кошек. Прежде, в детстве, жил рядом и с кошками, и с собаками, собак тех отец берег и холил — кормилицы были, на охоту с ними ходил, белку, соболя бил, всю семью они содержали, а кошка что — кошке от мышей охоронять, их, помнится, неделями не кормили даже: пусть сами себе пропитание мышами добывают. Так такое отношение к кошкам и осталось в Ладонникове.
