— Зеркало. Мне хотелось бы поставить в твою спальню зеркало в полный рост. Может быть, нам стоит поискать старое антикварное зеркало на блошином рынке, или мы могли бы купить зеркало, сделанное на заказ, специально для твоей спальни. Возможно, в красивой толстой дубовой раме.
Я снова поворачиваюсь к скрывающей отражения ткани.
Делаю шаг вперед.
— Или ты предпочитаешь металлическую раму? Я лично не очень люблю металлические рамы. Для меня это слишком современно. Сам бы я предпочел деревянную. Но речь о твоей спальне, поэтому думаю выбирать тебе.
Знаю, что он делает. Снова пытается отвлечь меня, чтобы мне было легче справиться с этим. Я крепко сжимаю в кулаке край ткани.
— Или может, ты захочешь зеркало вообще без рамы. Я мог бы повесить его на стену, может быть, рядом с окном, выходящим на то огромное дерево. Знаешь, я видел, как синяя сойка сидела на подоконнике и заглядывала в твою комнату.
Синяя сойка расправляет свои крылья и беззаботно летает, ничего в мире не боясь. Она не смотрит на свое тело, задумываясь, насколько отвратительно и отталкивающе оно. Она просто летает.
Наперекор стихиям, ветру, дождю, граду, или зною, синяя сойка грациозно парит.
Я срываю полотно с телевизора и комкаю его в руках. Поворачиваюсь к Доминику, чьи улыбающиеся глаза полны тепла и гордости и отдаю занавеску ему.
— Не мог бы ты выбросить это в помойку, пожалуйста? Мне это больше не нужно. — И я оборачиваюсь к черной отражающей поверхности.
Отступаю на шаг назад и вглядываюсь в очертания моего лица.
Мое зрение размыто, частично из-за травмы левого глаза, частично потому, что экран очень темный, поэтому тяжело составить правильное представление о себе.
— С удовольствием, — говорит Доминик с чистым удовлетворением, выбрасывая ткань в мусорную корзину в кухне.
Я смотрю на себя.
Дотрагиваюсь до лица и вижу, что женщина в экране телевизора, делает то же самое.
Мой левый глаз провисает сильнее, чем я помню, и моя кожа невероятно одутловатая, отсвечивает белизной. Я помню, как я смотрела на себя до того, как меня похитили, думая, что я хорошенькая. Но теперь, даже в черном цвете, я не могу видеть ничего хотя бы отдаленно напоминающее красоту.
— Ты чудовищна, — бормочу я себе, пробегая пальцами по губам. — Такая уродина. — Дотрагиваюсь до левого века.
— Ты самая невероятная женщина, которую я когда-либо встречал. — Я оборачиваюсь к Доминику, облокотившемуся на стену.
— Ты слеп, — выплевываю я.
— Мои глаза широко открыты, и я вижу красоту, которая выходит далеко за рамки твоей внешности. — Он отходит от стены и идет сесть на диван.
