«Завтра» уже наступило.
Доктор Доминик Шрайвер приедет к 10 утра помочь мне начать исправлять мою разрушенную жизнь.
Может быть, боль, накопившаяся в течение одной тысячи двадцати одного дня, перестанет, наконец, сжимать мое горло.
Стоя в кухне, облокотившись на столешницу, я делаю то же, что и каждое утро.
И каждый день.
И каждую ночь.
Я смотрю, но не вижу.
Я слушаю, но не слышу.
Я дышу. Но мое сердце не бьется.
Я живу, но остаюсь мертвой.
Поднеся кружку с кофе ко рту, я делаю глоток обжигающей жидкости, ничуть не заботясь о том, что она обжигает мой язык. Я пристально смотрю на небо.
Вчерашние монстры, подталкивающие меня к могиле, сегодня не появлялись. Мягкие, пушистые комочки белого, безмятежно плывущие на голубом ясном небе, заменили собой вчерашние серые тучи.
Звонят в дверь, и я знаю, что Доктор Шрайвер находится всего в нескольких шагах от меня.
Поставив чашку кофе на столешницу, я делаю первые значительные шаги за три последних года.
Подойдя к двери и отключив сигнализацию, я кладу одну руку на замок, а другую на дверную ручку.
Но…
Я смотрю в глазок и мужчина, которого я видела по телевизору, находится прямо за моей крепкой, укрепленной сталью, деревянной дверью и внешней прозрачной дверью, с незаметными стальными петлями.
Но…
Мое сердце бьется с бешеной скоростью, посылая дрожь вверх и вниз по позвоночнику, сотрясая все мое тело неконтролируемыми спазмами.
Опять раздается звонок.
— Привет, Эйлин, — говорит он из-за двери.
Но…
Я не могу…
Мы не знакомы с ним, я не могу пустить его ни в свою голову, ни к себе домой.
О чем я только думала? Я никогда не буду нормальной. Я никогда не буду вести себя как обычный человек.
— Ты наверно в ужасе, Эйлин.
Все мое тело покрыто мурашками, во рту все время пересыхает. Закрыв глаза, я прислоняюсь спиной к двери, и моя голова падает назад. Я могу почувствовать его с той стороны двери.
Он думает, что я сумасшедшая.
Я и есть сумасшедшая.
— Я сейчас присяду здесь, и мы поговорим. Я не собираюсь никуда, я тебя не оставлю.
Они все уходят.
— Как ты знаешь, меня зовут Доминик Шрайвер. Я начал изучать медицину, потому что мне хотелось помогать больным, но очень скоро я выяснил, что когда дело доходило до крови и других жидкостей человеческого организма, я был очень брезглив, — говорит он, глухо хихикая.
Улыбка трогает мои губы.
— Поэтому, видя, что мой желудок не желает мириться с таким положением вещей, я решил податься в психиатрию.
Я поворачиваюсь посмотреть на него в глазок. Но я не вижу его.
