Егор Кузьмич видит уже, как день и ночь шумят комбайны на пшеничных полях, а не будут успевать сушилки принимать зерно, так у них зерноток есть, еще построят, если потребуется.
Овес ныне полег в некоторых местах, так Гришка подсказал механизаторам приспособление: крючья из проволоки, которые подхватывают колосья. Еще в прошлом году ладно получалось. Соображение есть у мужика. Эх, если бы не пил! Егор Кузьмич вздохнул тяжело. Он так ушел в свое, что видит: уже щетинятся пшеничные поля, сжаты, а комбайны ушли овес дожинать. У Егора Кузьмича полный зерноток пшеницы. Механизмы работают слаженно, продувают воздухом зерно, не дают ему греться, не то что ране — греби лопатой с места на место. А Егор Кузьмич только ходит досматривает за всем. Вот уже и овес убрали. Все, кончена уборка! Отдыхай, Егор Кузьмич, посиживай на завалинке. Не забудь и в больницу сходить, подлечат пусть…
Егор Кузьмич вздохнул, улыбнулся воображаемому, пошел на зерноток.
Сегодня последний день уборки, устал все-таки он. Перед яровыми перерыв будет, отдохнет.
Вечером Егор Кузьмич проверял зерно, шевелил его руками, вдруг зерноток от него стал уходить кругом, кругом — и он опустился прямо в рожь.
Очнулся дома; у койки Андрей, доктор, в двери заходят и выходят люди, вспомнил все.
— Ху ты, ребята, что это со мной было?
— Ну как, отец? — встревожился Андрей.
— Да нечо вроде, — начал подниматься Егор Кузьмич, — пристал, видно, немножко. Закончили все?
— Закончили. Больше, отец, работать тебе не дадим, вот и врач так сказала.
— Да, да, отдыхать вам пора, и болеть не будете, — заговорила врачиха.
— Я как лучше для дела, Андрюха.
— У нас все в порядке, отдыхать тебе пора.
Врач сказала Андрею, что Егор Кузьмич переутомился, ничего нет страшного. Люди стали расходиться, Андрей уехал в поле.
Егор Кузьмич чувствовал себя не худо, долго разговаривал на завалинке с Авдотьей, соседкой Павлой, потом захотел идти в избу, полежать. Авдотья ушла на поскотину, а Павла домой.
Оставшись один, Егор Кузьмич почувствовал себя опять плохо. В голову полезли думы: все пристроены, Авдотья к Генке уедет, раз зовет, он к Андрею уйдет, а вот Григорий пьет, веру в себя потерял… Жалко. Какой палец ни отрежь — больно. Что придумать?.. К Марфе не идет.
Ему стало хуже, в глазах сизо сделалось; он прилег на диван, но заснуть не смог, почувствовал жар, бросившийся в голову. «Что это опять? На улицу надо выйти, на свежий воздух — полегчает, может».
