— И разыскивали запечатанную бутылку! — вставил я с легкой усмешкой.
— Про бутылки мы тогда не слыхали. Собирали плавник — море нередко выбрасывало здоровенные коряги. Впрочем, чего только не выбрасывало в те времена море! Сапоги, кителя, бескозырки, бочонки, ящики и много трупов — немцев и итальянцев. Война и море давали нам недурной «улов».
Однажды, примерно в это вот время, бродили мы, усталые и отчаявшиеся. Накануне был шторм, и об этот вон риф, — Правда указал на небольшой скалистый мыс справа, — разбилась шлюпка с тремя советскими матросами. Полицейские выждали, чтобы они разбились и утонули у самого берега, и только тогда вытащили их. Шкурой своей не желали, сволочи, рисковать. Даже арестовали тех, кто хотел помочь матросам. Из документов узнали, что они с какого-то, наверно торпедированного, эсминца.
Так вот, бродим мы с Васко по раскаленным скалам, еле ноги волочим. Обогнул я вон тот рифик, — Правда указал на скалистый мыс слева, — и даже крикнуть не успел от неожиданности. Здесь вот, где ты сейчас сидишь, лежал, уткнувшись лицом в песок, моряк огромного роста. Мертвый! Ноги его были в воде. По форме я догадался, что это советский моряк. В эту минуту Васко, поравнявшись со мной, заорал во все горло: «Чур, мой!» — и бросился бежать к утопленнику, но я оказался проворнее и опередил его.
Жалко было грабить великана, но Васко гнался за мной по пятам, и нельзя было терять времени. На ремне у моряка висела кожаная сумка. Я отстегнул ее и, отойдя в сторону, обследовал ее содержимое. В алюминиевой коробке оказались разные документы и толстая пачка не наших денег. Некоторые бумажки по краям подмокли.
В это время Васко обшарил карманы моряка, но они оказались пустыми. Левая рука мертвеца была подвернута под грудь, и Васко с трудом разогнул ее. На кисти блеснуло что-то вроде часов, но то были не часы, а, как мы впоследствии узнали, компас. Я сидел вон там, под скалой, и крепко прижимал к себе набитую деньгами сумку. Васко подошел ко мне. Его зеленоватое малярийное лицо было сердитым и в тени казалось зловещим.
— Что в ней? — завистливо спросил он.
— Ничего, просто сумка.
— Рассказывай! Играешь не по-честному! Я первый сказал «чур»! Отдай! Она моя!
— Как же, твоя! — возразил я. — И сумка моя, и часы мои! Я первый увидел моряка. Или нет правды на свете?
Это выражение я перенял от отца, часто повторял его, вот мне и приклеили это прозвище — «Правда».
Васко сжал кулаки и бросился на меня. Мы схватились… Дрались долго и жестоко. Исцарапанные и окровавленные, мы, задыхаясь, катались по песку возле моряка, о котором совсем забыли. Наконец я положил Васко на обе лопатки, и по всем правилам ему пришлось признать себя побежденным.
